— Ну как же? Они же были соперницами с покойной.
— Да нет, Мидзусима, может, и хотел от хозяйки чего, но она-то с ним и знаться не желала. Просто журналы мод ему одалживала, раз уж он просил. Через меня и передавала.
— Журналы? А вот таких среди них не было? — Тодороку, перемигнувшись с Ямакавой, извлек из-под стола «Фанси Бол».
Тамаки простодушно уставилась на обложку.
— Точно не скажу. Может, и были.
— Но их же через тебя передавали?
— Через меня. Но она такая аккуратная была, всегда их в бумагу завертывала. Ну и Мидзусиме тоже приходилось их так же возвращать, завернутыми. Сейчас-сейчас… — Она быстренько перелистала страницы. — Вообще-то мне кажется, что я этот журнал у него видела. А может, и здесь смотрела.
Значит, Киёми таки видела «Фанси Бол» у художника.
— Тамаки, ты ведь поднималась вчера с Мидзусимой на крышу двадцатого корпуса?
— Да.
— Он расспрашивал, как сегодня будут покрывать крышу варом?
— Точно не помню. Но Сабу-тян всегда говорит, что Мидзусима просто типичный человек искусства.
— В каком смысле?
— Любопытный ужасно. Всегда обо всем расспрашивает, прямо как ребенок. Иногда просто надоедает. А Эномото тоже считает, что эти люди все такие.
— Ну-ну! А что это за история, когда Сабу-тян хотел на озере Катагири-сан сфотографировать, а она рассердилась?
— Мы туда без него поехали. Просто мадам никогда никуда не выходила, а мы с Киёми сговорились и все же ее вытащили.
— А он сам к вам присоединился?
— Ну да. Я маме рассказала, а она Мидзусиме. А Мидзусима посчитал, что одному ему появиться там будет неудобно, вот и подбил Эномото и Сабутян. Они втроем нас догнали.
— Понятно. А потом?
— Мы катались по озеру на лодке, и вдруг прямо на нас другая — вот-вот столкнемся! Я как заору, как подскочу — мы чуть не перевернулись! А оказалось, это Мидзусима-сэнсэй и Эномото с Сабу-тян.
— Когда он фотоаппарат достал?
— Когда мы в лесу полдничать сели, часа три было. Хотел, наверное, общее фото на память сделать, но уж как-то неожиданно прицелился, и хозяйка страшно разозлилась.
— Так ни одного снимка и не сделали?
— Потом снялись, у меня дома есть. Только она в кадр не попала.
— И когда это произошло?
— Когда? Страшно жарко тогда было… А, вспомнила! Первое воскресенье августа. У нас здесь выходные первое и третье воскресенье.
Ямакава достал ежедневник.
— Первое воскресенье августа — это шестое число.
— Тамаки, а тебе известно что-нибудь об убитой? Чем она занималась прежде, где?
— А Киёми или Дзюнко что-нибудь знают? А еще лучше — Итами-сан?
— Да нет. Мы с этим вопросом просто замучились.
— Ну так, а я-то что? Уж если кто и знает, так это Итами-сан. Он вчера вечером сюда приходил, вот!
— Почему ты так считаешь? Ты что, видела, как он отсюда выходил?
— Нет, этого я не видела. Поэтому утверждать не могу, но все же…
— Пусть хоть неточно. Давай, рассказывай все, что заметила. Может, ты встретила его вечером, когда шла домой от Сабу-тян?
— Нет, не так было. — К девочке снова вернулась присущая ей непосредственность, глаза озорно смеялись. — Ладно уж, все расскажу. Я к нему пришла, а он говорит, у меня родные дома, и утащил меня гулять. Знаете, там за двадцатым корпусом внизу озеро есть? Его Таро называют. Вот мы туда и пошли. Но только…
— Что — «только»?
— Только не думайте, мы ничем таким не занимались. Сабу-тян к девчонкам не пристает, и я тоже не хочу стать, как мама. Он все о своих мечтах рассказывал, про киностудию. Его очень вдохновило, что Эномото так повезло. Там у озера огромный дуб растет, знаете?
— Да, с крыши видели.
— Вот мы прямо под ним и сидели, к стволу прислонившись. Вдруг — с другой стороны фонарик. И в нашу сторону двигается. А потом шаги послышались. Мы под деревом затаились, смотрим — это Итами-сан берегом прошел. Нас не заметил, вверх по склону поднялся и в эту сторону направился.
— Когда примерно это было?
— Точно в девять сорок.
— Откуда такая точность?
— У Сабу-тян часы с подсветкой. Я говорю: и куда этот дядька в такое время направился, не иначе как в «Одуванчик», вот Сабу-тян и посмотрел на часы. А я беспокоилась, что мама скоро прийти должна, и тоже посмотрела — девять сорок было.
Кавамура сказала, что Итами, вернувшись из города, зашел к ней около половины десятого. Если он сразу от нее отправился сюда, то по времени все совпадает. Итак, он приходил в ателье. Но почему умолчал об этом?
— Итами-сан и Кавамура-сан живут за озером?
— Да, тот край уже давно обжит, а с этой стороны, говорят, лес был. Вообще-то из Хинодэ можно по улице на шоссе выйти и той дорогой вернуться, но мимо озера гораздо быстрее.
— Тамаки, до которого часа вы сидели под дубом?
— До десяти двадцати. А потом я сказала, что мама вот-вот вернется, и мы ушли.
— Пока вы были там, Итами-сан не проходил обратно?
— Нет. Может, по шоссе вернулся. А может, еще здесь был.
Тут в ее головке, где в беспорядке скакали мысли, как будто что-то щелкнуло, и она обвела взглядом комнату:
— Ой, что я придумала!
— Что же?
— Вы говорили, что вам недостает ее изображения?
— Да-да. А что, оно у тебя есть?
— Есть. Но не у меня. У Мидзусимы-сэнсэя!
— У него есть фото убитой?
— Не фото. Портрет!
— Мидзусима-сэнсэй написал ее портрет?
— Ну да. Правда, он будто бы разорвал его, но все считают, что это враки. Небось, хранит, как сокровище.
Выпятив нижнюю губку, Тамаки ехидно фыркнула.
Итак, по слухам, Мидзусима нарисовал портрет Катагири Цунэко. Если, как утверждает Итами, ни одной фотографии хозяйки ателье действительно не существует, этот портрет приобретал чрезвычайную ценность.
Тодороку от возбуждения выскочил из-за стола:
— Тамаки, ты видела этот рисунок?
— Видела. Он его не показывал, я случайно заметила.
— Какой он величины?
— В пол-листа.
— Ну и как, похоже?
— Да. У него вообще-то портреты не очень хорошо получаются, но тот здорово похож.
— Что же, она ему позировала? — задал вопрос Киндаити Коскэ.
— Нет, вряд ли. Небось, втихаря рисовал да радовался. Катагири-сан ужасно ругалась бы, если б узнала, так что я никому не рассказывала.
