Отпечатки пальцев убитой было разосланы для идентификации по всей стране, но, судя по нулевому результату, судимостей она не имела.
Что же это за человек, хозяйка ателье «Одуванчик» Катагири Цунэко? В этом кроется загадка преступления — то самое, что разжигает любопытство даже у таких постыдно разленившихся к старости мужчин, как господин S.Y.
И все же, немыслимо рассеянный поэт так и не сообразил, что Хинодэ — тот самый жилой массив, который открывается взору с края плато К.
Интересно, сообрази он это, припомнился бы ему мужчина, который стоял на холме и разглядывал Хинодэ в бинокль?
Водоворот
В универмаге S на улице Икэбукуро как обычно царило столпотворение. Людской водоворот делал его похожим на гигантскую центрифугу.
У прилавков словно муравьи кишмя кишели люди, в узких проходах невозможно было ступить и шагу, не продираясь сквозь людские тела. От станции Икэбукуро к универмагу, затертый в плотную людскую толпу, спокойной походкой шагал мужчина.
При росте метр семьдесят пять он на голову возвышался над толпой и был бы заметен в любой толчее.
Человек этот двигался, полностью отдавшись людскому потоку, поскольку прихрамывал на левую ногу и пользовался тростью.
Излишне уточнять, что речь идет о Нэдзу Гоити, коменданте пятого участка жилого массива Хинодэ, попавшего в последнее время на страницы всех газет.
В прошлом кадровый военный, Нэдзу неуклонно сохранял былую выправку. Сосредоточенный взгляд прямо перед собой, впалые щеки — в его облике сквозила холодная суровость одиночества.
Сегодня на нем не обычная рабочая одежда, а даже пиджак (правда, несколько потрепанный) и галстук (не из элегантных).
29 октября, суббота. Оставив дом на Юкико, он выбрался в город.
Четыре часа, в универмаге «час пик».
Рядом с главным входом отдел галантереи. На металлических кольцах висят галстуки.
Нэдзу остановился перед прилавком и принялся крутить в руках то один, то другой. Продавцы разрывались между покупателями, и никто не предложил ему своих услуг. Нэдзу это вполне устраивало, он продолжал перебирать галстуки, но внимательно проследив за его взглядом, можно было понять, что дело не в них. Просто на прилавке стояло зеркало, и комендант как бы ненароком наблюдал в нем толпу у себя за спиной.
В этой толпе его взгляд выхватил чье-то знакомое женское лицо. Дзюнко! — понял он, и на секунду в его глазах полыхнул странный огонек.
Дзюнко уехала сегодня из Хинодэ вовсе не потому, что следила за комендантом. У нее была назначена встреча в кафе с господином Хибики Кёскэ, директором фармацевтической фирмы «Квин», находящейся в районе Сибуя.
Пошел двадцатый день с тех пор, как ее муж Тацуо загадочно исчез. Единственным надежным человеком, к кому она могла в такой ситуации обратиться за советом, был ее бывший покровитель Хибики Кёскэ, господин К.Х.
После убийства в Хинодэ его отношения с Дзюнко благодаря автору анонимных писем всплыли на поверхность и частые визиты сыщиков доставляли порядочно хлопот, но тем не менее на ее просьбу о встрече седовласый любовник сразу же ответил согласием.
Они встретились в кафе, в отдельном кабинете. Лицо господина Хибики как и прежде светилось теплотой, а в уголках глаз лучились морщинки.
— А ты похудела, — сочувственно произнес он.
— Так ведь не сплю по ночам!
Дзюнко ответила намеренно резко, хотя на самом деле всей душой тянулась к этому зрелому мужчине.
— Плохо! Что, полиция замучила, наверное?
— Да. Правда, к этому-то я уже привыкла, но столько всего…
Действительно, все эти двадцать дней Дзюнко была втянута в лихорадочный водоворот событий и чувствовала себя совершенно разбитой. Сотрудники розыскного отдела без конца донимали ее расспросами о возможном местонахождении мужа. Похоже было, что ее упорное «не знаю» никого не устраивало. К тому же, ее постоянно подозревали еще и в том, что она отнюдь не случайно вовлекла в случившееся Киндаити Коскэ. Настойчивые преследования корреспондентов, косые взгляды соседей… Дзюнко была измучена до предела.
— От мужа никаких вестей?
— Никаких, — слабым голосом ответила она и тут же с отчаянием выпалила: — Да и вообще — он, может, где-то мертвый лежит!
Такую версию уже начали обсуждать газеты, аналогичное подозрение имелось и у сыщиков. Хибики знал это.
— Харуми!
Он неожиданно назвал Дзюнко тем именем, под которым она работала в баре.
В таком обращении был свой нюанс. Так он обращался к ней в то время, когда она стала его любовницей, а он ее покровителем.
Потом появился Судо Тацуо. Разумеется, он знал о существовании Хибики. Знал — и все же хотел ее. Дзюнко страшно мучалась, но, в конце концов, порвала со своим седовласым покровителем и умчалась к молодому-сексапильному (воспользуемся выражениями анонимного письма). Хибики же тогда продемонстрировал щедрость натуры и выдал ей на прощание приличную сумму.
Когда Тацуо был тяжело ранен в стычке с хулиганами и оказался между жизнью и смертью, Дзюнко, оставшись без денег, могла броситься с мольбами о помощи только к Хибики. Разумеется, взамен ему нужно было ее тело. Она убаюкала совесть старой красивой фразой: я делаю это ради спасения мужа.
Супруг поправился, начал работать, и Дзюнко следовало бы порвать с Хибики. Но ведь в тяжелые периоды жизни в отношениях между мужем и женой возникают сложности…
Тацуо работал, как сумасшедший, а ей не хватало мужского внимания. Неожиданно для себя она обнаружила, что возможность отдаваться любовным ласкам Хибики, к которым она уже так привыкла, доставляет ей радость.
Что же касается Хибики, то мужчина есть мужчина: работая в баре, Дзюнко не огрубела, не зачерствела душой, и рядом с ней он чувствовал себя уютно и спокойно.
Таким образом, отношения между ними продолжались и после выздоровления Тацуо.
— Харуми!
Хибики снова назвал ее прошлым именем и прикрыл своей ладонью ее руку, лежавшую на столе.
— Промашку я допустил.
— Вы о чем?
— Не стоило мне рассказывать твоему мужу про мадам. Впрочем…
— Что — «впрочем»?
— Он тогда специально ко мне приходил, сказал, что и без всякого письма знал, что наши прошлые отношения… что они восстановились.
— Ой!
— Ты не замечала этого?
— Совершенно!
— Вот как! Ха-ха-ха! Или он превосходный актер, или совсем слабак — не решился ситуацию обострять. Мне он сказал, что боится тебя потерять совсем.
Услышанное не оказалось для Дзюнко полной неожиданностью, у нее и самой появлялись подобные мысли. Но ей не хотелось этого признавать, более того, хотелось быть благодарной мужу за его великодушие, и она никогда не позволяла себе укрепиться в подозрениях. Скорее, она ожидала какого-нибудь тяжелого разговора. К слабости, нерешительности мужа Дзюнко относилась с материнской любовью.
