— И кто же у него преступник?
— Нэдзу-сан. Он придумал, будто они с мадам давние знакомые, и она ту женщину подставила, как себя, а сама скрылась. А причина в том, что этот, как его, Итами, разузнал какую-то ее тайну и ей надо исчезнуть. Вот на этом Сабу-тян свой детектив и закрутил.
— А что это была за дама? Какие у нее дела с Нэдзу?
— Я по дороге начал было спрашивать, но она особо не отвечала. А мне неудобно было слишком уж настаивать, я и перестал. Только вот…
— Что?
Решившись, потому что это все равно станет известно от Сабухиро, Кэнсаку выговорил:
— Она была похожа на Юкико-тян. Поэтому я подумал, что это ее тетя. А по версии Сабу это ее мать.
Тодороку молчал, и в его молчании было что-то жутковатое. Наконец, он заговорил.
— Считается, что мать девочки умерла.
— Да, я тоже это слышал, поэтому и подумал, что тетя, наверное.
— Как она была одета? По одежде ведь можно что-то сказать про человека.
— Уже довольно темно было… Но в общем-то, одета она была очень хорошо. В ушах серьги с брильянтами очень в глаза бросались. Может, ненастоящие…
— Возраст, внешность?
— Примерно одних лет с мадам. Стройная такая, красивая дама.
— Как тебе показалось, она впервые была в Хинодэ?
— Похоже, да.
— А Нэдзу-сан что говорил об этом?
— Я потом попробовал спросить, но он ушел от разговора.
— А сама девочка, Юкико?
Кэнсаку вздохнул. Нужно сделать выбор. Сам он был совершенно уверен, что версия Сабу — чистая фантазия. Но в душе шевелилось и беспокойство: вон как серьезно настроены полицейские. Может, и у них есть свои подозрения.
Вдруг он своим рассказом поставит Нэдзу-сан в неудобное положение?.. А, с другой стороны, промолчи он сейчас, им стоит только спросить у Сабу, и все станет известно…
— Юкико-тян говорила, что когда та дама пришла, отец сильно удивился. Но он ее сразу увел из дома, и Юкико так и не узнала, кто она.
— А Химэно-кун придумал, — Тодороку сверлил острым взглядом своего собеседника, — что Нэдзу-сан и мадам, сговорившись, убили эту женщину и представили ее труп как хозяйку ателье, так?
— Да.
— Но послушай, Эномото, — опять подключился Киндаити. — Ведь были сняты отпечатки пальцев трупа и такие же обнаружены в «Одуванчике». Что там на этот счет придумал Химэно?
— Здесь он тоже все предусмотрел. Нэдзу-сан обманом привел ту женщину в ателье. А там она, ничего не подозревая, везде оставила свои отпечатки. Это Сабу-тян так придумал для своего детектива. Правда, здорово у него получается?
— Действительно.
Киндаити Коскэ прямо расцвел от удовольствия, и Кэнсаку немного успокоился. Кажется, по крайней мере хоть этот человек воспринимает версию Сабу как детективный рассказ.
— Значит, Эномото-кун, — теперь начал расспросы Ямакава, — по версии Химэно, Судо Тацуо убит, а тело его утопили в озере, так?
— Да. Почему его убили, этого нам Сабу-тян еще не рассказывал. Просто сказал, что кровь в ателье его, а раз он «господин Желудь», значит и тело в озере. В общем, это такой рассказик забавный у него. Ха-ха-ха!..
Кэнсаку демонстративно захохотал, но смех замер на его губах. Никто не поддержал его.
— Киндаити-сэнсэй, а вот полиция готовится вычищать пруд — вы что же, считаете, что то письмо, которое подбросили госпоже Судо — это всерьез?
— Понимаешь, Эномото-кун.
Ответ перехватил Тодороку:
— Это не обязательно именно из-за письма. Киндаити-сэнсэй давно на этом настаивал.
— Но, господин старший инспектор, даже если вдруг там обнаружится труп Судо, пожалуйста, поймите, что Сабу-тян и господин комендант здесь ни при чем. Версия Сабу — с начала до конца чистая выдумка.
— Об этом мы спросим у самого Химэно. Что ж, сегодня пока на этом закончим, а если что-нибудь узнаешь насчет той дамы, сразу же сообщи нам.
— Да.
Но не успел Кэнсаку подняться со стула, его снова остановил Киндаити:
— Одну минутку. У меня еще один вопрос. Когда ты увидел тот конверт, то просто изменился в лице. Не получал ли ты раньше сам подобного?
— Простите меня, Киндаити-сэнсэй, — честно ответил Эномото, опустив голову. — В газетах писали недавно, что у нас в Хинодэ рассылают грязные письма, и они, возможно, как-то связаны с убийством. Наверное, мне тогда сразу надо было вам рассказать. Но я никак не мог подумать, что то письмо, которое подкинули мне, имеет отношение к этому делу.
— Что с тем письмом?
— Я его сжег. Оно было омерзительным.
— Ты помнишь содержание?
— Да.
— Что там было? — видя, что парень не решается сказать вслух, Киндаити продолжил сам: — Оно было оскорбительным для Киёми-тян?
— А, так вы знаете. Если честно, письмо было такое мерзкое, что я до сих пор никому не мог сказать.
— Скажи нам здесь.
Кэнсаку чуть покраснел:
— В общем, там было, что Киёми с дядей в постыдных отношениях, и написано все в самых отвратительных выражениях. Прямо как будто сексуальный маньяк сочинял.
— И начиналось с обращения «Ladies and Gentlemen»?
— Да-да, именно так.
— Там была в конце фраза «Если считаете, что это ложь, пусть проверит врач»?
— Да. Это так мерзко, что я ни с кем не мог поделиться.
— Слушай-ка, Эномото, — заговорил Тодороку. — Ты правда сжег то письмо?
— Правда. А почему вы спрашиваете?
— То есть ты его никому не передавал, никому под дверь не подсовывал?
— Нет же! Уж не знаю, почему вы так говорите, но я точно сжег его. Вдруг бы оно матери на глаза попалось!
— Эномото-кун, — опять вступил Киндаити, — а когда это произошло?
— Когда? Уже жара стояла… А, вспомнил! Я потом Киёми пытался предостеречь, это было в августе, в тот вечер, когда танцы праздника «О-бон» устраивали. Значит, получил я его еще раньше.
— Что значит — «предостеречь»?
— Мне и самому тогда было тяжело говорить. Не мог же я ей прямо сказать, что такое письмо пришло. Мне ее жаль было, да и не поверил я. А все-таки у Киёми уже возраст соответствующий, и Окабэ-сэнсэй еще не стар… К тому же, кровного родства между ними нет, так что нехорошо, что они вдвоем здесь в такой квартире. А потом, до меня разговоры доходили, что Киёми, возможно, к мадам жить переберется, вот я ей и посоветовал поторопиться — мол, нехорошо как-то… Вечером того дня, когда танцы «О-бон» были.
— Что она тогда тебе ответила?
