Все это было известно науке из других источников. Доктор эти факты прекрасно знал. Наверняка их знал и тот, другой. Стало быть, они его интересовать не могли. Но что же тогда его интересовало?
Доктор прочитывал страницу за страницей (порой это было весьма утомительно), но напрасно он выискивал хоть какую-нибудь мелочь, которая могла бы заинтересовать его предшественника. Коротенькие анекдоты и рассуждения, придворные сплетни и семейные хроники — оба библиотекаря дали совершенно точную оценку рукописи. Осталось прочитать всего десять страниц. И вдруг доктор нашел то, что искал. Сенсация? Доктор этого не знал. Он только почувствовал, как где-то в глубине его души рождается и заполняет ее уверенность, что это именно то, что ему нужно, и именно это рассчитывал здесь увидеть, а может, и мельком увидел тот, другой, до того как случай или злая судьба навсегда оторвали его от древа науки.
Это место в книге мессера Рустичано звучало так:
В тот год, а был это год тысяча триста двадцать четвертый от Рождества Христова, прибыл я в Венецию. Воистину это столица торговли, в сравнении с коей все другие города кажутся ничтожными! Я видел груды драгоценных товаров, которые везут сюда с Кипра, из Александрии и с Черного моря. И само собой, я направил свои стопы к дому, где жил мессер Марко Поло.
Я с трудом узнал его. «Э-э, мессер Марко, жизнь в генуэзской тюрьме была нелегка, но видно, вам пришлось хлебнуть еще больших горестей», — сказал я. «И впрямь, мессер Рустичано, я знаю тюрьмы похуже той, чем та, где мы сидели с вами в почтенной Генуэзской Республике», — «Что вы имеете в виду?» — «Если бы даже Венеция сама по себе не была тюрьмой, этот дом — истинное узилище!» Я был поражен, потому что в доме мессера Марко все свидетельствовало об изобилии. Неужто Республика Венеция не оказывает почета тому, кого почитал повелитель всех татар и кто в течение трех лет правил целой провинцией? А мессер Марко продолжал: «В этом городе четыреста мостов, и его жители очень этим гордятся. Но когда им рассказывают о городах, где мостов, как в славном городе Кинсаи, двенадцать тысяч, они недоверчиво смеются.
Когда им рассказывают о том, что доходы великого хана от одной только провинции Кинсаи составляют двести миллионов дукатов, они чувствуют себя бедняками и злятся. Ах, Рустичано! Этот город — тюрьма. Много раз думал я снова отправиться на Восток, но великий Кублай-хан умер, а кто знает, будет ли благосклонен ко мне его преемник Тимур. Но будь даже Тимур моим врагом, он не смог бы причинять мне такие муки, какие терплю я в этом городе и в этом доме. — Мессер Марко помолчал, а потом продолжал свою речь: — Когда я жил в стране желтолицых людей, о Рустичано, я выучился знакам их письма. Есть у них особый знак для слова „женщина“. Но знай же, если этот знак удвоить, смысл его меняется и означает он ссору или распрю. В год от Рождества Христова тысячу трехсотый я женился, о Рустичано, и теперь в моем доме четыре женщины — жена и три дочери. Если бы я по-прежнему жил в стране желтолицых, над входом в мой дом висел бы тот самый удвоенный знак. Татарские знаки и в самом деле полны глубокого смысла, и дом этот еще худшая тюрьма, нежели город Венеция. Скажи мне: а каковы незнакомые мне страны Запада?» Я рассказал ему тогда о стране франков и о Германии, но он слушал меня вполуха. И вскоре сказал: «Конец мой близок, и умру я в тюрьме. Но перед смертью я напишу завещание, и оно будет справедливым, таким, какое подобает составить мужчине, будь он христианин, сарацин или язычник. Тем, кто охранял меня в тюрьме, я откажу тюрьму со всем, что в ней есть! Пусть пользуются этим без помехи! Но наследство свое я оставлю тому, кто отважен, умен и не боится верить в новое, потому что оно кажется неправдоподобным… — Мессер Марко долго смеялся, а потом продолжал: — Этот город — город голубей, голуби хранят то, что составляет самую великую славу и богатство города. Голубка пуглива. Пусть же тот, кто не так пуглив, как она, сумеет ее перехитрить, ограбить гнездо голубки и похитить ее яйца! Быть может, для этого потребуется хитрость змеи, о которой говорит святой апостол Марк. А может, и мужество льва, покровителя собора Святого Марка и города Венеции!» И мессер Марко снова предался веселью, но тут заметил я, что говорит он в бреду или как тот, кто чувствует, что конец его близок, и потому попрощался с ним, сказав ему на прощание много ласковых слов, а он проводил меня до двери, где сидела его супруга монна Доната и три его дочери, и сказал мне: «Прощай, о Рустичано, и когда услышишь о моей смерти, вспомни, что я говорил тебе сегодня!» Вскоре после того я был в Вероне, где находится Кан Гранде делла Скала,
[2]
до меня дошло известие о кончине мессера Марко, которая случилась в день Святого Януария в году от рождества Христова 1325.
* * *
И все. Конец книги содержал только малоинтересные описания дальнейших путешествий пизанца. Доктор поднял голову от книги и выпрямился. Он читал ее, лежа грудью на столе, как мальчишка, захваченный романом о приключениях индейцев. В его глазах все еще стоял слепящий свет зеленой настольной лампы; он опустил веки и, погрузившись в раздумье, машинальным жестом прикрыл глаза рукой. Что означали прочитанные строки? Неужели именно за этими сведениями о Марко Поло с такой страстью гонялся тот, другой? Неужели он имел в виду книгу мессера Рустичано, когда писал «Там! Конечно, там! Терпение! Я…»? Да, это наверняка они, те самые сведения, которые граф ди Пассано искал с такой страстью. Но если эти строки что-то значили, доктор пока еще не понимал их значения. О том, что Марко Поло оказался несчастлив в семейной жизни, было известно из других источников; о том, что он даже собирался покинуть Венецию и отправиться путешествовать на Запад, было известно тоже. Похоже, его чувства к родному городу и к семье были именно такими, как их описывали «Достопримечательные события». Но выражения, к каким Марко Поло прибегал для изъявления своих чувств, произвели на доктора такое же впечатление, какое они произвели на автора книги, их цитировавшего: мессер Марко говорил в бреду или как человек, который чувствует приближение конца. Почему же его слова могли иметь какое-то значение для человека, жившего в XX веке?
Доктор отнял руку от глаз и уставился в потолок на люстру. Потом опустил глаза и посмотрел на стол. И тут же вскочил. А потом снова рухнул на стул и стал озираться вокруг.
Рукописи мессера Рустичано на столе не было. Она исчезла.
Невозможно! Всего минуту назад доктор оторвался от страниц «Достопримечательных событий»! Каким образом рукопись могла исчезнуть? Как это могло случиться?
Впрочем, не все ли равно, как это случилось. Там, где доктор видел рукопись в последний раз, на столе среди взятых им других книг, ее не было, она просто-напросто испарилась…
У доктора вырвалось рычание, застрявшее в горле. Ну конечно! Все понятно! Задумавшись, он прикрыл рукой глаза, и кто-то воспользовался короткими мгновениями, когда он так сидел, чтобы украсть рукопись. Кто-то! Но кто? А кто же еще, как не злосчастный итальянец, который сам хотел прочитать эти воспоминания, но получил отказ, тот самый синьор делла Кроче, на которого Циммертюр в последний раз обратил внимание как раз тогда, когда главный библиотекарь принес доктору единицу хранения под шифром М33 в разделе 9b28, и которого теперь нигде не было видно!
