При воспоминании об этой удавшейся шутке доктор залился клокочущим смехом, но как ни странно, автор шутки его веселья не поддержал.
— А теперь, — продолжал, посмеиваясь, доктор, — я перехожу к corpus delicti,
[14]
к рукописи, вокруг которой непрестанно кружили мысли графа ди Пассано, рукописи, которую мне выдали под поручительство двух моих друзей, но которую мой друг делла Кроче у меня украл, — «Достопамятные события» мессера Рустичано из Пизы. Что было в этой рукописи? В ней оказалось только одно и в самом деле достопримечательное место — рассказ о старости Марко Поло. В этом рассказе говорится о том, что мессер Марко решил оставить своей жене и дочерям приличное наследство, но и только, потому что их недоверие и вздорность не давали им права на большее. Спешу отметить, — доктор учтиво поклонился графине Сандре, — что упомянутые свойства не передались по наследству другим членам этой семьи! Не собирался мессер Марко оставлять что-либо и своему родному городу, который так скверно обошелся с ним. Мессер Марко в записках Рустичано ничего не говорит о том, что он собирается делать со всем остальным своим имуществом. Но вдруг его воображение начинает кружить вокруг голубей. «Голубка пуглива, — говорит он своему другу, — ее трудно поймать. Но голуби передают послание тому, кто умеет послания читать. Венеция — город голубей, и они неусыпно хранят величайшее из его сокровищ. Соедини простодушие голубя с хитростью змеи,
[15]
— сказал покровитель города Святой Марк, — и ты достигнешь цели. Вспомни эти слова, о Рустичано, когда ты услышишь о моей смерти». Вот что примерно написано в «Достопамятных событиях», но что бы эти слова ни означали, они были лишены смысла для того, кто их услышал и записал, — по его собственным уверениям, он посчитал, что мессер Марко либо бредит, либо впал в старческое слабоумие. Правду сказать, когда я впервые прочел их, я тоже не увидел в них никакого смысла. Все то время, что я гнался за синьором делла Кроче, меня раздражало, что я гонюсь за ним, чтобы вернуть рукопись, содержащую несколько бессмысленных высказываний — сам мессер Рустичано справедливо характеризовал эти высказывания как старческий бред или признак слабоумия, в которое впал великий человек. Только когда меня арестовали в Сен-Жан-де-Морьен, о чем позаботился мой друг делла Кроче, я понял, что в этих словах скрыт глубокий смысл и, может статься, мы все-таки не зря гнались за старой рукописью Рустичано.
Доктор снова громко рассмеялся. А из глотки хозяина дома, заткнутой платком Этьена, рвались глухие проклятия.
— Что сразу же встает перед мысленным взором того, кто слышит слово «Венеция»? — спросил доктор. — Дворец дожей, собор Святого Марка и голуби, не так ли? И в первую очередь собор и голуби! «Это город голубей, и они неусыпно хранят величайшее из его сокровищ». А что, как не собор Святого Марка, эта поэма в драгоценном камне, представляет собой величайшее сокровище Венеции? «Голубка пуглива — ее трудно поймать. Но да сумеет тот, кто не так пуглив, как она, перехитрить ее! Вспомни эти слова, когда услышишь о моей смерти, о Рустичано!» Я столько раз ломал себе голову над этими словами, что нетрудно угадать, куда я прежде всего направил свои стопы, когда оказался в Венеции. Это была площадь Святого Марка. Голуби, которых в былые времена содержала Венецианская Республика, теперь кормились из щедрых рук туристов. Услужливые фотографы предлагали увековечить меня с голубем на плече. Другие хотели продать мне голубиный корм. Но я был неумолим и двинулся прямо в собор Святого Марка. Я с давних пор знал собор со всеми его уголками и закоулками, но теперь я смотрел на него новыми глазами. Я не стал тратить время на то, чтобы любоваться пятьюстами мраморными колоннами или мозаикой, ризницей или даже бронзовыми конями. Я искал совершенно определенную вещь — мемориальную плиту, на которой изображен голубь и написано имя. И наконец я нашел то, что искал.
Напряжение слушателей дошло до предела. На щеках графини Сандры вспыхнули два красных пятна. Этьен, разинув рот, ловил каждое слово доктора. Даже астролог забыл о своем высокомерном скепсисе. А с шезлонга за каждым движением доктора следили пылающие злобной ненавистью на немом лице бархатистые черные глаза.
— Мемориальная плита, давно всеми забытая, почти стершаяся, находилась в верхней галерее под сводом с восточной стороны храма. Собственно говоря, она не представляла никакого интереса для тех, кто осматривал собор. На ней была изображена голубка с посланием в клюве — не такой уж редкий благочестивый символ. И написано несколько слов на латинском языке:
NOBILIS VIR
MARCUS DE PAULO
POSUIT
И все. «Дворянин Маркус де Пауло» — то есть Марко Поло — «водрузил эту доску». Никакого указания на то, что он водрузил ее в знак благодарности за услышанную молитву или в честь какого-нибудь определенного святого. Только эта надпись. Но именно ее краткость и сказала мне многое. Весь остаток дня я наблюдал за площадью Святого Марка — ведь все, что происходит в Венеции, происходит там. К концу дня я увидел, как из собора выходит синьор делла Кроче с весьма довольным выражением лица. Из этого я сделал вывод, что он, как и я, разгадал загадку, и это было тем более правдоподобно, что он — сметливый итальянец, а я тугодум-голландец, хотя и не чистокровный. Я стал размышлять — что теперь делать? И начал с того, что выслал вперед Этьена, чтобы он дал синьору делла Кроче себя обмануть. Потом я остерег вас и синьора Донати. Мы вместе стали свидетелями того, как Этьена заманили в ловушку, потом мы встретились, и вы любезно оказали мне кое-какие услуги. Мне кажется, я все объяснил.
— Вы объяснили далеко не все, — воскликнула раскрасневшаяся графиня Сандра. — Что означала мемориальная плита? Зачем вы послали меня к исповеднику в собор Святого Марка? И почему вообще мы оказались здесь?
— Три самых основных вопроса, — восхищенно констатировал доктор. — Мемориальная плита просто-напросто свидетельствовала о том, что под ней лежали миллионы Марко Поло, о чем церковь не подозревала. Верующие и теперь часто водружают в католических церквях памятные плиты, а в те поры это делалось еще чаще. Но мессер Марко постарался использовать памятную плиту в качестве некоего банковского сейфа — ведь по сути дела в его время церкви были единственным надежным хранилищем. Если вы вспомните, какие вопросы я просил вас задать исповеднику, вы поймете, зачем я послал вас к нему. Если бы я пошел к церковным властям и сообщил им о результатах многолетних изысканий вашего отца и моих собственных усилий, я на девяносто процентов уверен, что они захотели бы оставить себе сокровище, которое мессер Марко предназначал не тому, кто хранил, а тому, кто нашел! Теперь пастырь из собора Святого Марка дал мне через вас разрешение получить вознаграждение за мои труды. Но поскольку, несмотря на это, мне не хотелось самому пускаться в это рискованное предприятие и к тому же у меня под рукой был первоклассный эксперт в подобного рода делах, я предоставил синьору делла Кроче проделать черную работу! Вот почему мы здесь, а завтра утром достопочтенный собор Святого Марка получит третью часть, которую сам востребовал от сокровищ мессера Милионе — вот от них!
