— Что придумал?
— Про то, что с ним уйдёте отсюда. Это тонко рассчитано. Хитрющий вы, такую операцию разработали.
Лейтенант скривил губы:
— Я всё перепробовал, а он, сволочь упёртая, молчит. Хорошо, если мой план сработает…
— Думаю, что уже сработал.
— Я ему завтра объявлю о том, что материал для возбуждения на него уголовного дела собран. Из ШИЗО выпущу. Посмотрим, что он будет делать. Ты возле него там потрись, ещё немного капни ему на мозги.
— Сделаю, всё сделаю.
— И вот что ещё, Димон, у вас там в отряде что-то уж очень быстро Хорёк авторитет набирает. И хитёр, главное дело, повода не даёт, чтобы его затарить… Улавливаешь, куда я гну?.. Надо его придавить. Давай-ка придумаем зацепку.
— Что нужно от меня? — Верстак внимательно посмотрел на Юдина.
Лейтенант громыхнул выдвижным ящиком стола и вытащил что-то завёрнутое в газету.
— Вот тебе пару пачек атаминала и ещё вот анаши возьми, — Юдин придвинул свёрток к Верстаку. — Сам особо не кайфуй. Слышишь меня? С Хорьком вмажешься этилом, курнёте маленько, но когда в откат пойдёте, отдай ему анашу и уходи сразу спать…
— Не засветиться бы с Хорьком. Он нутром чует подставу.
— Не беспокойся. Главное — сам не переборщи с дозой… Как только ты уйдёшь, мы всё сделаем. И в ШИЗО затолкнём Хорька, и тюремный режим обеспечим…
Когда за Верстаком закрылась дверь, Юдин откинулся на стуле и закрыл глаза.
«Кажется, сдвинулось с мёртвой точки. Похоже, Бек зашевелился… Но ведь и твёрдый мужик, чёрт возьми! Сколько артачился! Только вот про мой побег он зря ляпнул Верстаку, не надо было, чтобы кто-нибудь знал об этом. Не надо бы… Ладно, с Димоном я как-нибудь решу… Сейчас мне прежде всего нужно, чтобы Бек дозрел окончательно».
Он достал из нижнего ящика пузырёк со спиртом и гранёный стакан. Наполнив стакан до половины, лейтенант раздавил две ампулы с глюкозой и вылил их содержимое в стакан, затем двумя жадными глотками выпил всё до дна.
День у Юдина был тяжёлый, богатый множеством неприятных впечатлений. Поутру от одного из агентов пришло сообщение, что среди отрицаловки
[17]
пошли разговоры, что два авторитетных зэка из ростовской группировки якобы являлись осведомителями оперчасти. Это был только слух, никаких доказательств не было, но на этой почве внутри отрицаловки произошёл раскол, что могло привести к поножовщине.
Зона ненавидит стукачей. Для администрации ИТК такой человек — агент, но по сути своей он — провокатор. Чтобы обнаружить пути попадания наркотиков в колонию, он должен втереться в доверие наркоманам, а сделать это можно только в том случае, если он принимает наркотики сам. То есть он должен баловаться «дурью», если даже раньше никогда не занимался этим. Проникая в среду наркоманов, агент, как это и должно быть с агентом, становится «в доску своим», но кайфуя от наркотиков, он выполняет свою работу: выясняет, где наркотики прячутся, кто их прячет, кто их поставляет… Оперативники, получив от агента информацию, изымают всё, что могут найти, часть отобранного приобщают к делу, кому-то для отчёта «накручивают срок», однако информацию в основном используют для своих личных нужд; оставшуюся у них часть «наркоты» через своих людей снова выпускают в зону, зарабатывая на этом и провоцируя заключённых, ловят «гонцов» и, угрожая сроком, вербуют. «Гонцами» обычно бывают контролёры или так называемые «вольняшки», то есть люди, работающие в зоне по найму.
Второе сообщение, полученное лейтенантом Юдиным в то утро, было от другого агента. «Источник сообщает, что в колонии очень высок процент людей, торгующих и употребляющих наркотики. Практически весь состав контролёров является ничем иным как связующим звеном между барыгами в колонии и людьми, передающими наркотики с воли. Анаша в количестве пяти килограмм, изъятая неделю назад оперативниками в рабочей зоне, снова появилась в продаже (по цене 100 рублей за 100 грамм). Продажей занимаются контролёр Симаков и осуждённый Хамидов, который, по общему мнению, является агентом капитана Терентьева. Многие торговцы наркотиками даже не соблюдают мер по своей безопасности, что говорит об одном — они чувствуют за собой поддержку администрации. Проведённое мною наблюдение показывает, что практически все начальники отрядов за деньги распределяют личные свидания, представляют на комиссию для досрочного освобождения, закрывают глаза на отрицалово и их образ жизни. Чупаков».
Чупаков — псевдоним. Этот человек с бесцветными глазами и широкоскулым лицом появился в зоне два месяца назад и при первой же встрече с Юдиным сказал, что он «свой». Юдин сделал запрос в управление и получил утвердительный ответ. Но Чупаков не порадовал Юдина информацией, он сообщал всю подноготную, которая вовсе не интересовала ни Юдина, ни других офицеров оперчасти. Такие, как Чупаков, позволяли себе то, что не мог позволить обыкновенный стукач. Оперчасть подозревала, что за этим агентом стояло управление, а управление, в свою очередь, чувствовало за ним ГУИД
[18]
. Чупаков пользовался этим, чтобы долго не жить в той колонии, где ему не нравилось: для этого нужно было лишь сообщить «куму» подробности о том, что колония превращена в кормушку для администрации. Никто из руководства, разумеется, не давал хода такой информации. А старательного агента старались поскорее перевести в другую колонию под видом того, что он якобы на грани провала, что создаёт угрозу его жизни.
«Ладно, — подумал Юдин, — с Чупаковым разберёмся. Для начала спрячу его в ПКТ, пусть поторчит там…»
МОСКВА. ВИКТОР СМЕЛЯКОВ
— Ну что ж ты так мнёшь её, милый?
Смеляков резко повернулся на голос и вытянулся по стойке «смирно». Перед ним стоял Степан Корнеевич Бондарчук, начальник Отдела по охране дипломатических представительств. Виктор держал в руках свёрнутую в куль чёрную милицейскую дублёнку.
— Что ж ты мнёшь шубку-то? За неё ведь валютой платили. За такими дублёнками народ ночами в очередях давится… Эх, молодёжь, не умете вы ценить то, что вам легко достаётся, — Бондарчук покачал головой. Ему было шестьдесят, он прошёл всю войну.
Вслушиваясь в голос начальника, Виктор холодел всем телом. На вид Бондарчук был интеллигентнейший человек, но за его кажущейся мягкостью скрывался очёнь требовательный, почти жёсткий характер. Степана Корнеевича боялись и уважали все. Однако расхожее выражение «боятся — значит уважают» не имело отношения к начальнику ООДП. Бондарчука уважали за его профессионализм, неуёмную работоспособность, умение объективно оценивать своих сотрудников. Боялись — за требовательность. Он никогда не наказывал без причины, но спрашивал со всей строгостью за малейшие огрехи в работе. «Мы с вами должны работать наверняка, товарищи. Ошибка в нашей работе — это всё равно что какой-нибудь недовёрнутый болтик в крыле самолёта: вроде бы ерунда, а самолёт имеет все шансы рухнуть вместе с пассажирами. Улавливаете? Так что вы уж не обессудьте, но за просчёты я с вас стружку снимал и снимать буду!»
