— Исса был удивительным, редким человеком, да и человеком-то его уж не назовёшь…
— Почему так? Что ж в нём особенного? Ноги у него, может, как у Фавна были? Или на кентавра похож?
— Нет, с виду он был обыкновенен, более неприметного не сыскать.
— Тогда что же в нём особенного?
— Его взгляд на жизнь, его умение говорить ясно и понятно, привлекать к себе даже таких людей, которые зачастую вообще не умеют слушать. Он был досягаем…
— Досягаем…
— Есть множество пророков, которые пытаются научить, убедить, увлечь за собой. Но Исса не сказал ни единого слова, которое прозвучало бы призывно. Он не велел никому следовать за ним, не назвал себя ни разу учителем. Он был с виду такой же человек, как мы с тобой, но он был тем, кто говорил голосом Бога.
— Бога? О котором из божеств ты говоришь сейчас?
— Я говорю о Боге Едином!
— Не понимаю.
— Ты и не поймёшь сразу. Ты привык расчленять невидимый мир на конкретных, чуть ли не осязаемых божеств. Ты веришь в Олимп, в Меркурия, Венеру, Вакха, Юпитера и прочих…
— В кого же мне ещё верить?
— Речь не о том, в кого верить, а как жить, господин. Богам нет дела, верим мы в них или нет.
— Зачем же мы тогда приносим им жертвы?
— По глупости, — голос Давида как-то угас, Теций сразу заметил это.
— Ты не хочешь говорить об этом? — спросил гладиатор.
— Дело не в том, хочу я или не хочу… Дело в том, что я всякий раз надеюсь, что меня поймут сразу…
— Ты проповедуешь учение твоего учителя?
— Нет. Я лишь отвечаю на вопросы… Заметь, ты вызвал меня сам. Я лишь отвечаю тебе… Но отвечаю без успеха… Исса предупреждал, что мы, его последователи, столкнёмся с трудностями непреодолимыми… Людям легче жить так, как они привыкли, даже если это в корне не соответствует истине. Люди не любят менять свои привычки… Учитель предупреждал нас, но мы далеко не сразу поняли его слова… Некоторые из нас не поняли вообще… Он считал, что каждый из нас должен не просто исполнять свою работу, но искать через неё истину… Знать путь и пройти путь — не одно и то же. Мы должны искать до тех пор, пока не отыщем. Когда же кто-то найдёт истину, то будет потрясён, будет удивлён, потому как ему откроется, что он — не он. Учитель утверждал, что смерти не существует, что жизнь бесконечна.
— Странное учение, — засмеялся Теций. — Если я вижу, как люди умирают, если я вижу вокруг себя могилы с красивыми надгробиями и эпитафиями, то как я могу не верить в то, что смерть реальна? Как можно думать, что смерти нет, когда умерший человек перестаёт жить среди нас? Неужели у такого человека могли быть ученики?
— Возле него постоянно находились последователи, человек десять не покидало его ни днём, ни ночью. Иногда их собиралось больше, но не все хотели жить так, как он проповедовал, не все понимали его, многие даже возмущались его словами. Так что постоянных учеников было не более десяти. Так и бродил он по стране, выступая перед людьми, желавшими послушать его.
— Чем же всё кончилось?
— Однажды он появился в большом городе, где его речь услышал тамошний первосвященник. Слова, которые произнёс Исса, ошеломили его. Он решил, что Исса опасен.
— Не понимаю, чем твой учитель мог напугать первосвященника? Я не вижу ничего опасного в том, что ты рассказал о его учении.
— Если человек начинает верить в вечную жизнь, в бессмертие, то его ничем нельзя устрашить, — ответил Давид. — Зная о своём бессмертии, человек становится абсолютно свободен, независим. Ведь чем одни люди удерживают других в положении рабов и слуг?
— Чем?
— Утвердившимся мнением, что один человек способен и вправе лишить жизни другого. Не так ли? И тем, конечно, что со смертью заканчивается существование человека.
— Но почему ты думаешь, что наше существование не заканчивается с наступлением смерти? Почему ты думаешь, что наша душа продолжает жить? И что такое душа? — Теций взволнованно замахал руками, сильные мышцы заиграли под обильно умасленной кожей. — Почему я должен верить в то, что моя душа живёт вечно?
— Ты не должен верить в это. Ты имеешь право поверить в это, если сочтёшь, что такая вера облегчит твою жизнь… и приход к тому, что ты называешь смертью…
— Имею право поверить?
— Да. Человеку дано право свободного выбора, — убеждённо проговорил Давид. — Каждый выбирает свою веру. И каждому достаётся по его вере.
— Не понимаю. Ты можешь пояснить?
— Я не могу пояснить ничего. Я сказал то, что ты будешь осмысливать в течение некоторого времени. Но я не могу представить тебе никаких доказательств, никаких более внятных объяснений.
— Но как ты сумел поверить в это? Сразу?
— Нет. Я долго не верил. Я требовал от учителя доказательств. Он же сказал: «Я не собираюсь убеждать никого ни в чём. Я не принуждаю никого верить мне». Но однажды его схватили стражники, а через несколько дней его привязали к столбу, забросали камнями и оставили умирать под палящим солнцем. Он висел, окровавленный, неподвижный, похожий на тряпичную куклу. Никого из нас не подпустили к нему, не позволили нам дать ему воды напиться. Некоторое время он висел и не открывал глаз. Затем его веки дрогнули, он посмотрел перед собой и тихо, но отчётливо проговорил: «Ухожу». И всё… В одно мгновение он изменился, словно опустел. Он умер. Умер в один миг. Прошёл через страшное избиение, испил боль до конца и умер…
— И через это ты поверил в бессмертие? — удивился Теций. — Это просто смерть. Обыкновенное убийство беспомощного человека.
— Ты не дослушал, — Давид поднял глаза на гладиатора. — Через два дня я был один на дороге, направляясь в хлебную лавку, и вдруг откуда-то появился человек. Я не обратил на него внимания, но он подошёл ко мне и остановил меня, положив руку мне на плечо. Повернув к нему голову, я остолбенел… Передо мной стоял мой учитель. Он был жив. Он улыбнулся и сказал, чтобы я не удивлялся. Он сказал, что пришёл, дабы убедить меня… Но ведь я сам укладывал его тело в могилу! Я лично помогал спеленать его труп! И вот он стоял передо мной…
— И ты уверен, что тебе не пригрезилось это? Мало ли что привидится, когда мы испытываем душевное расстройство.
— Не пригрезилось. Он вложил в мои руки кусок хлебной лепёшки и сказал: «Помни, что мир не так прост, как он тебе представляется. Когда-нибудь ты поймёшь всё». Затем он поцеловал меня и ушёл, строго запретив мне следовать за ним. Лепёшка осталась в моих руках…
— Я бы рад поверить в твою историю, но она слишком неправдоподобна.
— Разве я требую от тебя, чтобы ты поверил мне, господин? Ты лишь спросил меня о моём учителе. Я рассказал тебе. Я не навязываю тебе моих мыслей, — спокойно ответил Давид.
— Может быть, вы уложили его в могилу, когда он был ещё жив? — предположил Теций.
