Затем настал черед полицейского врача. Он держался спокойно, уверенный в фактах, нисколько не смущенный величественным могуществом судебного заседания. Ни черная мантия и завитой парик судьи, ни громовой голос прокурора не произвели на него никакого впечатления. Под внешней помпезностью скрывались обыкновенные человеческие тела. А врач уже насмотрелся на человеческие тела, обнаженные, вскрытые. Ему были слишком хорошо знакомы их слабости, недостатки, потребности.
Шарлотта попыталась представить себе членов суда в белых саванах, без черных мантий, наделяющих их достоинством, уходящим в глубь столетий, и внезапно это показалось ей смешным. У нее мелькнула мысль, не потеет ли у судьи голова под тяжелым париком, не чешется ли?
Быть может, белые саваны тоже будут вводить в заблуждение, как и парики и мантии?
Полицейский врач продолжал говорить. У него было приятное лицо, сильное, но не высокомерное. Он выкладывал правду, ни о чем не умалчивая. Но он излагал только голые факты, воздерживаясь от эмоций и оценок. Артур Уэйбурн подвергался гомосексуальному насилию. По залу пробежала волна отвращения. Несомненно, всем присутствующим это и так уже было известно, но все равно это было наслаждение — своеобразный катарсис, возможность выражать свои чувства и упиваться этим. В конце концов, для чего еще все эти люди пришли сюда?
Недавно Артур Уэйбурн заразился сифилисом. Еще одна волна отвращения — на этот раз приправленная дрожью возмущения и страха. Эта болезнь, она ведь заразна! Кое-что о ней было известно, и порядочным людям она не угрожала. И все же была в этом заболевании какая-то тайна, и сейчас присутствующие в зале соприкоснулись с ней настолько близко, что на них повеяло ледяным холодом настоящей опасности. От этой болезни не было исцеления.
Затем последовало удивление. Джайлс поднялся со своего места.
— Доктор Катлер, вы говорите, что Артур Уэйбурн недавно заразился сифилисом?
— Да, совершенно верно.
— Никаких сомнений быть не может?
— Никаких.
— Вы не могли ошибиться? Это не могло быть какое-то другое заболевание со схожими симптомами?
— Нет, это исключено.
— От кого заразился Артур Уэйбурн?
— Этого я не могу знать, сэр. Но только, разумеется, это должен был быть человек, сам страдающий от данного заболевания.
— Вот именно. То есть нельзя определить, кто заразил Артура Уэйбурна, но можно твердо сказать, кто этого не делал?
— Естественно.
По залу пробежало волнение. Судья подался вперед.
— Все это очевидно, мистер Джайлс, даже для самого последнего тупицы. Если вы хотите сказать что-либо по существу, сэр, пожалуйста, не тяните время!
— Да, ваша честь. Доктор Катлер, вы проводили обследование моего подзащитного с целью установить, болел ли он когда-либо сифилисом?
— Да, сэр.
— Есть ли у него эта болезнь?
— Нет, сэр, нету. Как нет и других заразных болезней. Он полностью здоров, насколько только может быть здоров человек, испытывающий подобный стресс.
Наступила тишина. Скривив лицо, судья с видимым недовольством смотрел на врача.
— Насколько я понял, сэр, вы утверждаете, что подсудимый не мог заразить жертву, Артура Уэйбурна? — наконец ледяным тоном спросил он.
— Совершенно верно, ваша честь. Это просто невозможно.
— В таком случае кто это сделал? От кого заразился Артур Уэйбурн? Или это заболевание у него наследственное?
— Нет, ваша честь, болезнь была у него в начальной стадии, что бывает только тогда, когда она получена половым путем. Врожденный сифилис дал бы совершенно другие симптомы.
Тяжело вздохнув, судья с многострадальческим выражением лица откинулся назад.
— Понятно. И, конечно, вы не можете сказать, от кого заразился Артур Уэйбурн? — Он шумно высморкался. — Хорошо, мистер Джайлс, похоже, я понял вашу мысль. Будьте добры, продолжайте.
— У меня все, ваша честь. Благодарю вас, доктор Катлер.
Однако прежде чем врач успел удалиться, Лэнд вскочил с места.
— Одну минуточку, доктор! После этого полицейские следователи просили вас подтвердить диагноз в отношении другого человека, больного сифилисом?
Катлер сухо усмехнулся.
— И не одного.
— Я имею в виду человека, имеющего непосредственное отношение к этому делу, — настаивал Лэнд.
— Мне ничего не говорили — это было бы попыткой оказать давление. — Похоже, врач находил удовольствие в своем обструктивно-буквальном подходе.
— Я имею в виду Абигайль Винтерс! — Прокурор начинал терять терпение. С его точки зрения, позиция обвинения была незыблемой, однако сейчас его выставляли неумелым на глазах у всех, и это ему совсем не нравилось.
— Да, я действительно обследовал Абигайль Винтерс, — подтвердил Катлер, — и она действительно больна сифилисом.
— В заразной форме?
— Несомненно.
— А какая у этой Абигайль Винтерс профессия — или ремесло, если вам так больше нравится?
— Понятия не имею.
— Не будьте наивным, доктор Катлер. Вам не хуже меня известно, чем эта женщина зарабатывает на жизнь!
На широких губах Катлера появилась тень улыбки.
— Боюсь, сэр, тут у вас надо мной преимущество.
В зале раздались смешки, и лицо Лэнда залилось краской. Даже глядя на прокурора сзади, Шарлотта увидела, как у него покраснела шея. Она была рада, что вуаль скрывает выражение ее собственного лица. Здесь было не место и не время веселиться.
Лэнд открыл было рот и снова закрыл его.
— Вы свободны! — наконец в бешенстве выдавил он. — Я хочу пригласить сержанта Харкурта Гилливрея.
Заняв место для дачи показаний, Гилливрей назвал свое имя и профессию. Он выглядел свежевымытым и опрятным, причем создавалось впечатление, что ему удалось добиться этого без особых усилий. Сержант запросто мог бы сойти за благородного джентльмена, если бы не беспокойная дрожь в руках и легкий, но красноречивый налет сознания собственной важности. Истинного джентльмена никогда не волнует, в каком свете видят его окружающие, ему это нисколько не важно — и в любом случае ему нет до этого никакого дела.
Гилливрей подтвердил показания Питта. Затем Лэнд расспросил его о том, как он разыскал Альби Фробишера, разумеется, не заставляя пересказывать показания самого Фробишера. В свое время вызовут и Альби, и он повторит свой рассказ — что будет гораздо более убедительно.
Шарлотта сидела неподвижно. Все было так логично, так хорошо стыковалось между собой. Слава Богу, хоть Эжени не присутствовала при всем этом. Как свидетель она могла находиться в зале только после того, как даст показания.
