— Это точно…
Питт был изумлен. Одна его половина была в бешенстве, другая испытывала глупую гордость. Он даже не стал спрашивать, назвали ли женщины себя и как они выглядели. Свои замечания на этот счет надо будет придержать до возвращения домой.
— Я так понимаю, вы хотите поговорить с сержантом Уиттлом? — как о чем-то само собой разумеющемся спросил констебль, не подозревая о мыслях Питта и даже не заметив то, что они отклонились от предмета разговора. — Он у себя, наверху, по лестнице и первая дверь направо. Не ошибетесь.
— Спасибо, — поблагодарил Питт.
Улыбнувшись, он вышел, а констебль поспешил снова схватить кружку, пока чай не до конца остыл.
Сержант Уиттл оказался печальным мужчиной, со смуглым лицом и остатками черных волос, тонким слоем прикрывавших макушку.
— А, — вздохнул он, когда Питт объяснил цель своего визита. — Ну, думаю, особыми успехами мы похвастаться вряд ли сможем. С такими бедолагами подобное происходит сплошь и рядом. Даже не могу сказать вам, сколько я их уже повидал за годы службы… Конечно, из них не все убитые, по крайней мере не в прямом смысле — а в косвенном, обстоятельствами жизни. Присаживайтесь, мистер Питт. Хотя я даже не знаю, что вы хотите услышать.
— Я пришел неофициально, — поспешно сказал Томас, пододвигая стул к печке и усаживаясь на него верхом. — Это дело ведете вы. Я просто хотел узнать, смогу ли чем-нибудь помочь.
— Значит, вам что-то известно? — поднял брови Уиттл. — Мы знаем, где жил бедняга, но это нам ни о чем не говорит. Совершенно анонимное место. Туда может прийти и уйти кто угодно — в этом весь смысл. Никто не хочет, чтобы его видели. И это понятно: быть замеченным в подобном месте… И все остальные обитатели стараются не лезть в чужие дела. По своей природе их ремесло не любит огласки. Это все равно что пилить сук, на котором сидишь, — говорить всем, кто сюда приходит и уходит.
— Значит, у вас нет абсолютно ничего? — спросил Питт, стараясь не давать волю надежде.
Уиттл снова вздохнул.
— Есть кое-что, совсем немного. Как-никак речь идет об убийстве. Вероятно, его сдадут в архив как нераскрытое, но недели две мы ему посвятим. Похоже, этот Альби был смелым парнем — не держал язык за зубами. Его хорошо знали. По слухам, водился с кем-то из высшего общества, если можно этому верить.
— С кем? — нетерпеливо подался вперед Питт, чувствуя, как у него сдавило горло. — С кем из высшего общества?
Уиттл печально усмехнулся.
— Ни с кем из тех, кого вы знаете, мистер Питт. Я читал газеты. Если бы это был кто-нибудь, причастный к делу, я обязательно дал бы вам знать — как знак вежливости. Хотя я и не вижу, какой вам может быть от этого прок. Преступника вы поймали. Почему вас по-прежнему интересует это дело? — Сержант потер глаза. — Полагаю, есть нечто большее? — Он покачал головой. — В таких делах всегда есть что-то еще, но вы вряд ли это когда-либо узнаете. Благородные господа ведут себя очень скрытно, когда речь заходит о том, чтобы спрятать личные проблемы. Вы полагаете, молодой Уэйбурн сам наведывался в подобные заведения? Вполне возможно — но какое это теперь имеет значение? Юного повесы больше нет в живых, и нет никакого смысла доказывать, что в деле было много лжи.
— Что верно, то верно, — как можно вежливее произнес Питт. — Но если вы найдете свидетельства того, что Альби водил дружбу с кем-то из нашего района, о ком вам захочется узнать подробнее, возможно, я поделюсь с вами кое-чем полезным — правда, только подозрениями и неофициально.
Уиттл усмехнулся, впервые демонстрируя искреннее веселье.
— Мистер Питт, вы никогда не пробовали доказать, что какой-нибудь благородный господин был хотя бы случайно знаком с таким типом, как Альби Фробишер?
На этот вопрос можно было не отвечать. Оба понимали, что подобная профессиональная оплошность совершенно бессмысленна; больше того, полицейский, предъявивший такие обвинения, скорее всего, сам пострадает от собственной глупости больше, чем тот джентльмен, кому они были предъявлены. Хотя, конечно, поднимется скандал, но в первую очередь придется плохо начальству этого бедолаги, взявшему на службу такого тупицу и олуха, который понятия не имел, о чем можно говорить вслух, а о чем можно только строить предположения.
— Даже если это будет то, что нельзя использовать в качестве доказательств, — наконец сказал Питт, — мне все равно хотелось бы об этом знать.
— Чисто из любопытства, да? — Улыбка Уиттла стала шире. — Или вам известно что-то такое, о чем я не догадываюсь?
— Нет, — покачал головой Томас, — нет, мне известно катастрофически мало. И чем больше я узнаю, тем меньше, как мне кажется, понимаю, что к чему. Но все равно спасибо.
Питту потребовалось десять минут шагать по холоду, прежде чем он наконец смог поймать извозчика. Назвав адрес, забрался в экипаж, и только тут до него дошло, что его рассудок перевел в слова мысль, которая еще только начинала смутно вырисовываться на задворках сознания. Он возвращался в бордель, в котором жила Абигайль Винтерс, чтобы выяснить, известно ли кому-нибудь из девочек, куда именно она уехала. Инспектор боялся за нее, боялся, что она, мертвая и раздутая, лежит в реке на дне какого-то омута, или, быть может, течение уже унесло ее тело в открытое море.
Три дня спустя Питт получил письмо из полицейского участка в маленьком городке в Девоншире, в котором говорилось, что Абигайль Винтерс приехала туда и устроилась у дальней родственницы, живая и, по-видимому, в полном здравии. Единственная грамотная девушка в борделе сказала инспектору, куда именно уехала ее подруга, но тот решил не полагаться только на ее слово. Он лично разослал телеграммы в шесть полицейских участков, и из второго поступил ответ, которого он ждал. Как следовало из письма местного констебля, выведенного старательным почерком человека, не привыкшего много писать, Абигайль перебралась в деревню из-за своих легких, страдающих от лондонского тумана. Она рассудила, что воздух Девоншира, более мягкий и не содержащий дыма заводских и фабричных труб, поможет ей поправить здоровье.
Питт перечитал письмо несколько раз. Все это было просто нелепо. Письмо пришло из маленького провинциального городка — самое неподходящее место для того, чтобы заниматься тем ремеслом, которое выбрала для себя Абигайль. Кроме одной дальней родственницы, знакомых у нее там нет. Вне всякого сомнения, через год она вернется в Лондон, когда шумиха вокруг дела Уэйбурна утихнет.
Почему Абигайль уехала? Чего она испугалась? Того, что она солгала, — и если останется в Лондоне, то под давлением рано или поздно скажет правду? Питт поймал себя на том, что уже давно пришел к подобному выводу; единственное, он не знал, как все произошло. Абигайль заплатили за ложь — или же ее натолкнули на это расспросы Гилливрея? Догадалась ли она — по невысказанному слову, выражению лица, жесту, — чего хочет от нее сержант, и дала ему это в обмен на какие-то послабления в будущем? Гилливрей молод, сообразителен и более чем привлекателен. Ему была нужна проститутка, больная венерической болезнью. Как упорно он ее искал, насколько легко успокоился, обнаружив ту, которая удовлетворяла его запросам?
