— Респектабельность… — с трудом проговорил Роуч, сопроводив это слово презрительным фырканьем. — Мысли о том, что моя сестра называет респектабельностью, всегда руководили ею в жизни… Она… с ней всегда было непросто; стремление сохранить доброе имя нашей семьи и нашей компании сделали ее одержимой. Всю жизнь она была очень своенравной и… приходила в неистовство, если ей перечили. Она сделала мою жизнь в Лондоне столь невыносимой, что я постарался, чтобы она… и ты, Фиби… тихо жили здесь.
Роуч посмотрел на меня и показался мне почти смешным в своей попытке как-то оправдаться.
— Я думал, что так будет лучше всего, а доктор Лефевр подобрал им подходящую экономку. Уильямс до того, как вышла замуж, работала сиделкой в его частной клинике для душевнобольных. Овдовев, она снова стала искать работу. Уильямс показалась мне идеальной кандидатурой. Разумеется, я не утверждаю, будто моя сестра сумасшедшая. Во всяком случае, она… не такая, как принято считать.
— Вы хотите сказать, — тихо заговорила я, — что вы… и вы тоже, доктор Лефевр… знали о неуравновешенности мисс Роуч… Вы послали ее сюда вместе с мисс Фиби и приставили к ней Уильямс, которая должна была присматривать за ней. До прихода Уильямс роль надсмотрщицы, наверное, играла Хиггинс. А потом вы прислали сюда рожать бедную малышку Люси Крейвен… Да как вы могли?!
Ошеломленный Роуч посмотрел на меня в упор и беспомощно развел руками:
— Но как еще я мог поступить? Я не женат; я не мог допустить, чтобы племянница рожала в моем доме! Мой дом не приспособлен для… для новорожденных младенцев и рожениц. Клянусь вам, я понятия не имел, что одержимость толкнет сестру на столь ужасные поступки…
— Люси следовало находиться в своем собственном доме, с собственным мужем! — парировала я.
— Но ведь я послал его в Китай, — возразил Роуч и посмотрел на меня умоляюще, как будто я в самом деле могла понять и принять его объяснения. — Он был для нее совершенно неподходящей партией! И на их брак я согласился скрепя сердце. Нужно было во что бы то ни стало избежать скандала после того, как моя племянница забеременела… Ее необходимо было выдать замуж, но… — Голос его стал тише. — Мы всегда были респектабельной семьей, — закончил он с растерянным видом человека, который заблудился в глуши и понятия не имеет, куда ему идти.
— Видите, до чего довела вас ваша респектабельность! — без всякой жалости сказала я. Мне не хотелось больше говорить ни с ним, ни с остальными — и я определенно не испытывала к нему никакого сочувствия.
Роуч глубоко вздохнул и выпрямился, пытаясь хотя бы отчасти вернуть былые достоинство и властность.
— Мисс Мартин, вы, конечно, правы. Зацикленность на респектабельности вынудила мою сестру стать похитительницей и, как вы утверждаете, убийцей. Задолго до того излишняя забота о респектабельности смутила и исказила ее взгляды на жизнь. Разумеется, я с себя ответственности не слагаю, я полностью отдаю себе отчет… И позабочусь о том, чтобы… инспектор Росс и судья все поняли правильно… Моя сестра не до конца способна отвечать за свои поступки.
— За какие поступки? — громко осведомился с порога Бен. За ним маячил сержант Моррис.
Не дожидаясь, пока Роуч ответит, я выпалила:
— С вашей сестрой разберутся по закону! А вы бы лучше подумали о несчастном младенце!
Глава 21
Инспектор Бенджамин Росс
После того как мисс Роуч заключили под стражу, мы с сержантом Моррисом вернулись в Лондон. Как вы, наверное, догадываетесь, нам пришлось преодолеть яростное сопротивление со стороны Чарлза Роуча. Он не желал смириться с тем, что с его сестрой будут обращаться как с обычной убийцей… как будто убийцы бывают необычными. Но мистеру Роучу оказалось трудно признать, что его сестра способна на убийство. Он все время повторял: должно быть, произошла какая-то ошибка. Однако ошибки не было: разум его сестры повредился от многочисленных переживаний, и она стала жертвой собственного умопомешательства. Его добрый друг доктор Лефевр, психиатр, специалист с мировым именем, согласился с тем, что люди, страдающие психическими расстройствами, часто предъявляют окружающим необычайные и несправедливые требования или рассказывают неправдоподобные истории, порожденные их больной фантазией.
Когда Роуч понял, что его возражения не принимаются во внимание, он попросил хотя бы не сажать его сестру до суда в общую камеру. Он предложил поручиться за нее, надеясь, что она избежит тюремного заточения.
Его предложение отклонили по практическим соображениям. Кристину Роуч нельзя было оставить в «Прибрежном», где следить за ней некому, кроме мисс Фиби. Сам Роуч не может оставаться в «Прибрежном» из-за своих дел. Он не мог поселить Кристину и в своем доме в Челси, так как туда переправили Люси. О том, чтобы Люси, которой Кристина Роуч нанесла такую травму, жила с теткой под одной крышей, и речи быть не могло. Вмешался главный констебль. Было решено, что до суда мисс Роуч поживет в доме старшего тюремщика на территории тюрьмы. Таким образом, ее отделят от обычных преступниц. Разумеется, соглашение потребовало расходов, но Чарлз Роуч за ними не постоял.
Ему пришлось довольствоваться выбранным решением; по-моему, больше всех были довольны старший тюремный надзиратель и его жена. Они получат щедрое вознаграждение за то, что будут три раза в день кормить мисс Роуч дурной едой и укладывать ее спать на грязном белье.
Лиззи уехала в Лондон вместе с Люси Крейвен. Доктор Лефевр тоже вернулся в столицу, к своим пациентам, и не показывался нам на глаза. Но мне казалось, что он еще скажет свое слово.
При поддержке Данна я изложил обстоятельства дела начальнику полиции. С его одобрения мы отправились в магистрат, где получили предписание, которое позволило мистеру Чарлзу Роучу взять под опеку малолетнюю девочку, названную при рождении Луизой Крейвен (имя, возможно, сменили), которую в апреле сего года сдал в уайтчепелский работный дом человек по имени Джетро Бреннан. Роучу так не терпелось хоть как-то оправдаться за прошлое, что он горел желанием разыскать свою внучатую племянницу.
К приходским властям я решил взять с собой сержанта Морриса. Хотя я находился на службе, а у мистера Роуча имелось предписание, не говоря уже о том, что он имел все права на ребенка (как будто право и закон всегда идут рука об руку), я боялся, что чиновники начнут тянуть время.
В то время уайтчепелский работный дом располагался в центре квартала Спиталфилдс, на Валланс-роуд. Мы заранее предупредили о своем визите и отправились туда в кебе. На запруженных народом улицах Уайтчепела Чарлзу Роучу стало сильно не по себе. Конечно, он тревожился за судьбу малышки, но, кроме того, боялся и за себя. А ведь мы находились совсем недалеко от тех мест, где его предок в свое время открыл небольшую шелкоткацкую мастерскую! Я знал, что здесь, в перенаселенных домах, до сих пор живут ткачи, но их продукция составляет лишь крошечную долю от производимого на крупных северных фабриках.
Во времена Джона Роуча, портрет которого висел в «Прибрежном» и которым его потомки очень гордились, Уайтчепел считался районом респектабельным и процветающим и там селились трудолюбивые гугеноты. Теперь же, по-моему, мало найдется в Лондоне мест более густонаселенных и менее здоровых, и уж явно нет в Лондоне районов таких пестрых. Уайтчепел стал вместилищем бедняков со всех уголков Европы и стран за ее пределами. Огромные семьи живут скученно и дышат миазмами. По дороге мы слышали разноязыкую речь — здесь поистине вавилонское столпотворение! В лавках продавали незнакомую еду. Сержант Моррис пришел в ужас — он считает самым экзотическим блюдом на свете заливного угря.
[4]
На каждом шагу нам попадались ломбарды. Покупатели осторожно перебирали ношеную одежду и разрозненные горшки и кастрюли, разложенные на тележках прямо на улице.
