— Что же вы сделали с мальчиком?
Уоткинс глубоко вздохнул:
— Я отвел его сюда, на вокзал Кингс-Кросс, и оставил на платформе. Паровозы ему очень понравились. Он смотрел на паровозы, а я… выпустил его руку и скрылся в толпе.
Моррис что-то проворчал.
Уоткинс боязливо оглянулся на сержанта.
— Я знал, что его найдут. Истинная правда! Я знал, что его найдут. Клянусь, я малышу ничего плохого не сделал! Вы уж мне поверьте!
— Ничего плохого? Представьте, как он испугался, когда понял, что остался один! Представьте только, в чьи руки он мог попасть! И что с ним могло случиться, когда он без присмотра бродил среди паровозов? — загремел я.
— С вокзала Кингс-Кросс в основном уезжают люди почтенные, — слабо возразил Уоткинс. — А служащие вокзала всегда начеку.
— Да, к счастью, так и оказалось. Мальчика заметили и вызвали полицию. Он почти не умел говорить, лишь с трудом лепетал свое имя, Питер. Поэтому вы решили, что вас не найдут. Его временно поместили на попечение женщины, которая выкармливает малышей на средства прихода. Но после жалобы, поданной мисс Харрис, в вечерних газетах поместили заметку, в которой просили сведения, способные помочь в розысках. Заметку прочел муж упомянутой мной женщины. Они испугались, как бы их не обвинили в похищении, и связались с нами. Мисс Харрис отвезли посмотреть ребенка, и она его узнала.
Теперь Уоткинс в своем кричащем наряде являл собой жалкую фигуру.
— Нет в мире справедливости, — пробормотал он.
— Наоборот, есть. Считайте, что вам повезло. Питер Харрис не исчез навсегда на вокзале Кингс-Кросс, потому что в таком случае вам бы предъявили обвинение в убийстве. Мать нашла своего сына и поместила его в новую приемную семью — куда более надежную, чем ваша! Ее теперешняя хозяйка, которой Мэри вынуждена была во всем признаться, потому что брала отпуск на розыски ребенка, посочувствовала ей и помогла.
— Все хорошо, что хорошо кончается, верно? — воскликнул приободрившийся Уоткинс.
— Зависит от того, что вы называете «хорошим» и что понимаем под этим мы. Джонас Уоткинс, в соответствии с парламентским законом 1861 года о преступлениях против личности вы обвиняетесь в оставлении ребенка младше двух лет в обстоятельствах, могших повлечь за собой смерть, травму или иной вред.
Глаза Уоткинса наполнились слезами.
— Вот так всегда бывает, — проквакал он, — когда пытаешься кому-то помочь!
Я оставил Морриса разбираться с жалким созданием и вышел подышать тем, что, словно в насмешку, называют свежим воздухом центральной части Лондона. Гул голосов, грохот колес, цокот копыт, крики уличных торговцев разом оглушили меня. Нос заполнился знакомыми миазмами. Среди неприятных запахов я различал серное, угольное и нефтяное зловоние ангаров стоящего рядом железнодорожного вокзала. Мои мысли невольно вернулись к Лиззи и вокзалу Ватерлоо; он, кстати, и был недалеко. Я подумал: что, если заехать в дом миссис Парри и переговорить с дворецким Симмсом? Надо убедиться, что Лиззи благополучно отправилась в свой Гемпшир. Но если она не добралась туда благополучно, скоро я обо всем узнаю. Мне не оставалось ничего иного — только ждать.
Глава 4
Элизабет Мартин
Мы с Лефевром озирались по сторонам. Неожиданно мы услышали крик. Нам навстречу спешил пожилой человек в вельветовых бриджах и кожаных гетрах конюха, в котелке, надвинутом на самый лоб. Приблизившись, он снял котелок и, отдуваясь, спросил:
— Это вы едете в «Прибрежный»?
Мы сказали, что да.
— Ага, — заметил он, оглядывая наш багаж и качая головой, словно выражал сомнение. — Ну, прямо не знаю, поместитесь ли вы оба в двуколку, да еще со всеми пожитками. Но попробовать-то можно! — заключил он, потирая руки. — Ликург Гринуэй, к вашим услугам, сэр… мисс. — Мужчина снова водрузил котелок на голову и прихлопнул днище ладонью, чтобы убедиться, что головной убор сидит плотно. Так как его голова была круглой, а фигура — невысокой и коренастой, в котелке он сильно напоминал перечницу.
— Ликург? — переспросил доктор Лефевр. — Какое у вас необычное имя!
— Ага! — ответил мистер Гринуэй. — Мой отец был трезвенником. Решительно выступал против пьянства всю жизнь, с ранней молодости. Он назвал меня Ликургом в честь другого знаменитого трезвенника — по крайней мере, он так считал.
— Ликург был не просто трезвенником, — заметил доктор Лефевр, — хотя ход мыслей вашего отца я вполне понимаю. Ликург в древности был царем. Он запретил распутный культ бога Вакха и приказал вырубить все виноградники.
Услышав о своем знаменитом тезке, мистер Гринуэй весьма приободрился:
— Значит, мой старик папаша кое в чем разбирался. Сюда, пожалуйста!
Следом за ним мы завернули за угол и очутились на главной улице. Перед пивной, патриотично названной «Лорд Нельсон» в честь героя Трафальгарской битвы, стояла двуколка с сиденьями напротив друг друга и высокой скамейкой для возницы. В двуколку был впряжен унылого вида пони с большой головой на овечьей шее. В самом деле, мне показалось, что мы со всеми вещами просто не втиснемся в такое скромное транспортное средство.
— Боже мой… — негромко произнес доктор.
Ликург Гринуэй как будто слегка смутился.
— Сэр, мисс Роуч шлет свои извинения, но в ландо сломалась ось; кузнецу надо приделать новую.
— Видимо, тут ничего не поделаешь, — философски заметил доктор Лефевр.
— Она рухнула прямо на землю, — продолжал Гринуэй, мрачно качая головой.
Мы оба встревожились, услышав это, но потом поняли, что Гринуэй имеет в виду ландо, а вовсе не свою хозяйку.
— Ну вот, — продолжал наш возница, — вещи ваши я поставлю на пол, а потом уж вы запрыгивайте и занимайте места. Будет неплохо, если дама… прошу прощения, мисс… поставит ноги на свой чемодан.
— А пони выдержит такой груз? — спросила я. — Нам далеко ехать?
— Можно отправиться берегом, а можно и срезать, — ответил мистер Гринуэй. — Лично я предпочитаю срезать. Так получится миль шесть, может, чуть больше или чуть меньше, а по берегу чуть не вдвое длиннее. Дорога неровная, я ехал по ней утром; но она не разрушена. Двуколка и не качнется!
Я услышала, как доктор Лефевр рядом со мной шумно вздохнул.
— Давайте поедем более короткой дорогой, — стоически предложил он, — если мисс Мартин согласна. Возможно, нас растрясет, — продолжал он, обращаясь ко мне, — но, по-моему, в таком экипаже не стоит путешествовать вдоль берега! — Он показал тростью на двуколку и пони. Лошадка заметила его жест, вскинула голову и фыркнула, закатив глаза.
— Короткая дорога легче для пони, — добавила я.
— За лошадку не волнуйтесь, мисс, она крепче, чем кажется, — объявил Гринуэй.
На то, чтобы усадить нас, ушло некоторое время; из «Лорда Нельсона» вышли несколько завсегдатаев. Не выпуская кружек из рук, они наблюдали за посадкой и предлагали свои советы. Все они как будто хорошо знали мистера Гринуэя и обращались к нему просто Ли. Я решила, что мистеру Гринуэю-старшему все же не удалось привить своему отпрыску привычку к трезвости.
