Официант ушел.
— Я просмотрела в Интернете все новостные выпуски за неделю. В понедельник утром на строительстве трубопровода были обнаружены тела, а вечером новость уже шла в эфир первым номером. Говорили о том, что поблизости от Граваншона под землей найдено несколько трупов с отпиленными верхушками черепов.
Она достала из рюкзака блокнот. Шарко заметил и то, что работает лейтенант Энебель тщательно и аккуратно, и то, что она излишне азартна: глаза полицейского никогда не должны сверкать, а ее взгляд, стоило заговорить о деле, выдавал излишнюю увлеченность.
— Вот, я записала: в тот самый вечер, о котором мы говорим, репортаж о трупах со вскрытыми черепами начался в двадцать ноль три и закончился в двадцать ноль пять. А в двадцать ноль восемь старик Шпильман уже звонил в Канаду. Мне удалось извлечь из телефона данные о продолжительности разговора: одиннадцать минут. То есть закончился он в двадцать девятнадцать. Примерно в двадцать двадцать пять Шпильман погиб, стараясь достать с полки стеллажа пресловутый фильм.
— А проверить остальные звонки Шпильмана вам удалось?
— Я еще не подключила к делу свою бригаду. Пришлось бы слишком долго им все объяснять, а мне было важно прежде встретиться с вами.
— Почему?
Люси положила перед собой мобильник.
— Потому что мой таинственный канадский собеседник перезвонит через четверть часа — и, если я не смогу сообщить ему ничего «вкусненького», на этом будет все кончено.
— Вы могли бы связаться с бригадой по телефону, просто вам приспичило увидеть настоящего…
— Кого — «настоящего»?
— Настоящего аналитика, профайлера. Человека, который на этом собаку съел.
Люси пожала плечами:
— С радостью польстила бы вашему эго, комиссар, но ничего похожего. В общем, я все вам рассказала, теперь — ваша очередь.
Она действует прямо, открыто, не лукавит. Шарко нравилась тайная война, которую эта девица ему предложила. Тем не менее Франку хотелось ее еще немножко подразнить.
— Нет, без шуток, неужели вы действительно думаете, что я готов поделиться конфиденциальной информацией с каким-то незнакомцем из оленьей страны? Может, предложите еще и развесить секретные данные в виде плакатов на автобусных остановках? Как насчет формата А3?
Люси наливала в стакан воду из зеленой бутылочки, и было видно, что она сильно нервничает. «Живет так, будто кожа у нее содрана», — подумал Шарко.
— Послушайте, комиссар. Я полдня добиралась сюда, я выкинула почти сотню евро на билеты, и все это — ради того, чтобы выпить в Париже «перье»? Один из моих друзей сидит сейчас в психушке из-за всей этой истории, мне жарко, я смертельно устала, я в отпуске, а помимо всего этого — моя дочка в больнице. Так что, как бы я вас ни уважала, попрошу избавить меня от сомнительных шуточек.
Шарко высосал сок из кружка лимона, облизал пальцы.
— У каждого из нас свой геморрой, персональный… Некоторое время назад я оказался в отеле, где не было ванны. Думаю, это случилось в прошлом году… Да, точно, в прошлом году! И вот это была настоящая проблема.
Люси казалось, что она спит и видит сон. Смотаться из Лилля в Париж и обратно только затем, чтобы выслушивать эту ерунду!
— Не пойму, какого черта я здесь. Может, мне встать и уйти?
— По крайней мере, ваше начальство в курсе этой истории?
— Только что сказала вам: нет.
Господи, да эта Люси Энебель точно такая, как он сам! Шарко попытался успокоить собеседницу:
— Вы здесь потому, что пытаетесь сейчас оставить свою жизнь за бортом. Фотографии трупов заняли в вашей голове место фотографий ваших детей, так? Бросьте все это, повернитесь на сто восемьдесят градусов, иначе с вами будет то же, что со мной: вы останетесь одна среди толпы, сгорающей на медленном огне.
Что за трагедии повергли этого полицейского в такой мрак? Люси вспомнила кадры из новостей, где видела его рядом с траншеей, из которой достали трупы. И жуткое впечатление, которое он произвел на нее тогда: человека на краю пропасти.
— Мне хотелось бы вас пожалеть, но не стану этого делать. Не в моих правилах распускать нюни.
— Ммм… мне кажется, ваш тон несколько выходит за рамки… Вам известно, лейтенант, что вы обращаетесь к комиссару?
— Простите, если я вас…
Ей не хватило времени закончить фразу: зазвонил телефон. Люси посмотрела на часы — для канадца вроде бы рановато, глянула на экранчик мобильного — и все-таки это он: номер звонящего начинается на +1 514, остановила мрачный взгляд на Шарко:
— Это он. Ну и что мне теперь делать?
Шарко протянул руку. Она, стиснув зубы, вложила ему в ладонь свой мобильник и придвинулась поближе к комиссару, чтобы ничего не упустить из разговора. Комиссар нажал на кнопку «принять звонок», но не сказал ни «Алло!», ни «Да!» — и она услышала голос из Монреаля.
Канадец начал почти грубо:
— Ну, есть у вас информация?
— Я эксперт, которого вы, может быть, видели по телевизору. Тот, что был в зеленой рубашке, тот, которого достали зной и журналюги. Что до информации — то да, информация у меня есть.
Люси и Шарко обменялись взглядами.
— Докажите!
— Каким, интересно, образом? Сфотографироваться и отправить вам свой портрет почтой? Может, прекратим уже играть в прятки? Женщина из полиции, которая вам звонила, сейчас рядом со мной. Эта несчастная из-за вас просадила сотню евро на дорогу сюда, в Париж. Так что кончайте темнить и говорите, что вам известно.
— Нет, сначала вы. И это ваш последний шанс: не скажете — можете быть уверены, я брошу трубку.
Люси дотронулась до плеча Шарко, призывая его согласиться и вообще держаться поскромнее. Комиссар повиновался, но при этом бдительно следил за тем, чтобы не зайти в откровенности чересчур далеко.
— Мы обнаружили пять трупов. Жертвы массового убийства — лица мужского пола и совсем молоды.
— Ничего нового вы мне не сказали. Я читал об этом в Инете.
— Среди них один азиат.
— Когда произошло убийство?
— От шести месяцев до года назад. Теперь ваша очередь. Почему вы интересуетесь этим делом?
Напряжение между точками, в которых находились собеседники, было таким, что казалось, даже тишина потрескивает.
— Потому что я сам веду по нему расследование уже два года.
Два года… Кто он, этот канадец? Полицейский? Частный детектив? И что, собственно, он расследует?
— Два года? Трупы были найдены три дня назад, а зарыты самое большее за год до этого. Ну и что же тогда можно расследовать в течение двух лет?
— Расскажите мне о телах. Например, что с черепами?
