— Нормально, — ответил я.
Она повесила сумочку на спинку стула. Я сидел опустив голову и чувствовал, что Кэсси смотрит на меня.
— Медицинские книжки Розалинды и Джессики прислали на факс Бернадетты. Она сказала, что мы должны срочно забрать их и впредь пользоваться своим факсом. Кстати, сегодня твоя очередь готовить, у меня есть только курица, так что если вы с Сэмом хотите чего-то иного…
Она говорила небрежным тоном, но в ее голосе я уловил вопрос.
— Вообще-то, — пробормотал я, — я не смогу прийти на ужин. У меня дела.
— А, ну ладно. — Кэсси сняла берет и провела рукой по волосам. — Тогда сходим куда-нибудь выпить после работы?
— Я не смогу, — буркнул я. — Извини.
— Роб, — произнесла она, помолчав, но я не поднял головы.
Секунду мне казалось, что Кэсси сейчас уйдет, но дверь открылась и вошел Сэм — сияющий и свежий после своего сельского уик-энда, с парой аудиокассет в одной руке и кипой факсовых бумаг — в другой. Я был рад видеть его.
— Доброе утро, друзья! Это вам, вместе с добрыми пожеланиями Бернадетты. Как прошли выходные?
— Отлично, — хором ответили мы, и Кэсси, отвернувшись, стала вешать свою куртку.
Я взял у Сэма бумаги и попытался просмотреть. Концентрация была на нуле, врач Девлинов писал каракулями, точно в насмешку, а присутствие Кэсси — подозрительно терпеливой, неестественно аккуратно забиравшей у меня каждую страницу — действовало на нервы. Мне стоило огромного труда уловить хотя бы основные факты.
Очевидно, в раннем детстве Маргарет очень внимательно относилась к здоровью старшей дочери — врачей вызывали из-за любой простуды, — но в целом Розалинде жаловаться было не на что: никаких серьезных болезней или травм. После рождения Джессика три дня провела в кувезе, в семь лет сломала руку, упав в школе с лестницы, и примерно с девяти постоянно недобирала в весе. Она и Кэти переболели ветрянкой. Обе вовремя сделали все прививки. Год назад Розалинде удалили вросший ноготь.
— Никаких следов домашнего насилия или синдрома Мюнхгаузена, — подытожила Кэсси.
Сэм нашел кассетный магнитофон; на пленке звучал голос Эндрюса, который раздраженно обсуждал с агентом по недвижимости детали какой-то сделки. Не будь Сэма, я бы проигнорировал ее слова.
— Но нет и ничего, что доказывало бы их отсутствие, — возразил я.
— Как вообще можно доказать отсутствие насилия? Мы можем только сказать, что у нас нет свидетельств. А вот синдром Мюнхгаузена придется исключить. Я уже говорила, что Маргарет не вписывалась в эту схему, а теперь… Весь смысл «Мюнхгаузена» в том, чтобы привлекать внимание через болезни. Тут нет ничего похожего.
— Значит, все было зря. — Я резко отодвинул документы в сторону; бумаги посыпались на пол. — Надо же, какая неожиданность. Выходит, мы с самого начала занимались чепухой. Можно хоть сейчас спокойно отправить все в архив и взяться за другое дело, где есть хотя бы один шанс на миллион. Зачем напрасно тратить время?
Разговор Эндрюса оборвался, и пленка еще шипела какое-то время, пока Сэм не выключил магнитофон. Кэсси нагнулась и стала собирать рассыпанные страницы. Никто не произнес ни слова.
Я не знаю, что подумал Сэм. Он не мог не заметить, что наши веселые ужины втроем вдруг прекратились, а атмосфера в штабе стала напоминать романы Сартра. Вероятно, Кэсси рассказала ему всю историю, рыдая на его плече, но я сомневаюсь: слишком горда. Скорее всего Кэсси пригласила Сэма на обед и объяснила, что я плохо переношу убийства детей — что было чистой правдой, — и хочу побыть немного в одиночестве. И сделала это так естественно и убедительно, что Сэм если ей и не поверил, то по крайней мере сообразил, что не надо задавать вопросов.
Наверное, другие тоже кое-что заметили. Детективы вообще очень наблюдательны, и размолвка «сладкой парочки» скоро стала новостью номер один. Она распространилась со скоростью пожара по всему отделу, обрастая новыми версиями и комментариями, некоторые из них были верными.
Или не были. Ведь внешний фасад нашего союза оставался нерушимым. Инстинкт подсказывал нам, что дружба должна умирать тихо. Пожалуй, в этом и заключалось самое душераздирающее: всегда, везде, до самого конца наша старая связь возвращалась к жизни, как только этого требовали обстоятельства. Мы могли проводить часы в мучительном молчании или выдавливая пару слов, но если О'Келли грозил, что заберет у нас Суини или О'Гормана, мы тут же вставали на дыбы. Я методично перечислял причины, почему нам все еще необходимы «летуны», а Кэсси пожимала плечами, говорила, что суперинтендант знает, что делает, и выражала опасение, как бы об этом не пронюхала пресса. Ситуация высасывала из меня всю энергию. Но как только дверь закрывалась и мы оставались одни или с Сэмом, что не имело большого значения, наше дутое оживление лопалось и я безразлично отводил глаза от бледного и недоуменного лица Кэсси, поворачиваясь к ней спиной, как обиженный кот.
Странно, но я действительно был уверен, что меня глубоко и незаслуженно обидели. Если бы Кэсси сделала мне больно, я бы простил ее не моргнув глазом, но я не мог простить той боли, которую причинил ей сам.
Мы ждали результаты анализов крови с моих кроссовок и алтарного камня. Это был один из немногих ориентиров, который не терял четкости в той мутной дымке, где я бултыхался теперь с утра до вечера. Наши старые гипотезы и версии превратились в труху и пыль; осталась последняя зацепка, и я держался за нее с мрачным и отчаянным упорством. Мне почему-то казалось, что стоит провести сравнительный анализ ДНК, как все станет на свои места: каждая деталь с гармоничной точностью встроится в общую картину, и оба дела развернутся перед нами во всей красе, озаренные светом абсолютной истины.
Разумеется, я смутно догадывался, что если подобное произойдет, то нам понадобятся образцы крови Адама Райана, и тогда детектив Роб исчезнет, скандально хлопнув дверью. Но в то время это не казалось мне такой уж плохой идеей. Наоборот, возникали минуты, когда я почти с удовольствием предвкушал отставку. Я считал (потому что у меня не было ни воли, ни энергии, чтобы самому выпутаться из такой заварушки), что это единственный или, по крайней мере, самый легкий способ решить все проблемы.
Софи, любившая выполнять несколько дел сразу, позвонила мне из машины.
— Есть информация по ДНК, — сообщила она. — Плохие новости.
— Да? — Я резко выпрямился и развернулся спиной к комнате. — Какие?
Я пытался говорить спокойно, но О'Горман перестал насвистывать, а Кэсси отложила бумаги в сторону.
— Оба образца совершенно бесполезны — и на обуви, и тот, что нашла Хелен. — Она громко просигналила. — Эй, дура чертова, куда ты лезешь — не видишь, красный свет! В общем, лаборатория сделала все, что смогла, однако кровь уже не годится для анализов. Мне очень жаль, но я тебя предупредила.
— Ясно, — произнес я, помолчав. — Ты нам очень помогла. Спасибо, Софи.
