Разгоряченная Ирка едва замечала, что произносит это вслух.
Антигон наблюдал за упражнениями Ирки с одобрением. Под конец он даже
закудахтал от удовольствия, как курица.
– Вот это я понимаю: ненависть! Когда такая ненависть, так и
любви никакой не надо! – ободряюще трещал кикимор, оттягивая свои чешуйчатые
уши.
Опомнившись, Ирка остановилась и мысленным приказом
заставила копье исчезнуть.
– Вот это дело! А то «устала», «сдаюсь»! – торжествовал
Антигон.
– Ты ничего не слышал и не видел! – веско сказала она
кикимору.
Повторять не пришлось. Кикимор понимающе зевнул.
– Да? А что произошло-то? Я только что проснулся.
– Спи дальше!
Внутри деревянного вагончика было тепло, но не столько
стараниями железной печки, в которую Ирка, имитируя трудовую деятельность,
порой подбрасывала полено-другое, сколько заботами Багрова. Как-то, еще в
первые декабрьские морозы, он явился и с таинственным видом промазал щели в
рассохшихся досках белой жижей из банки.
– Теперь не замерзнешь! – сказал Матвей.
– Только не спрашивай меня, что это было, а то у тебя на всю
жизнь пропадет аппетит! – подражая его голосу, передразнила Ирка.
Багров ухмыльнулся и посмотрел на нее так серьезно и
одновременно так лукаво, что Ирка поняла, что недалека от истины.
– Что да, то да. Лучше не спрашивай, – подтвердил он.
Не успела Ирка подумать о Багрове, как скелет летучей мыши,
подвешенный к потолку и используемый в качестве датчика некромагии, внезапно
запрыгал всеми сочленениями.
– О, вот и он – наш дорогой и единственный! Не к ночи
помянуть, а ко дню! – сказал Антигон. Он всегда так отзывался о некромагах.
И действительно, не прошло и минуты, как кто-то очень
знакомо постучал в люк, – дверь в обычном представлении в «Приюте валькирий»
отсутствовала. Лишь деревянный люк, в который можно было подняться по канату.
Ирка открыла. В «Приют валькирий» забрался Багров. Он всегда
вскальзывал легко, точно уж, хотя Ирка ни разу не видела, чтобы он
тренировался. Если, конечно, не считать тренировками ежедневные упражнения в
фехтовании и возню со всякого рода снадобьями.
– Привет! – сказала Ирка.
Матвей вскинул на Ирку темные, без блеска глаза, и с
замедлением моргнул, удержав внизу пушистые ресницы. Только он один умел так
здороваться глазами. Ирка пыталась как-то научиться перед зеркалом, но осталась
недовольна. Чего-то главного не хватало. Может, непоколебимого спокойствия и
неподражаемого внутреннего достоинства, которого в Багрове было столько, что
хватило бы на троих?
– У тебя там тоже идет снег? – спросила Ирка.
– Теперь везде снег, – коротко ответил Матвей.
Он поселился в сарае лодочной станции в Серебряном Бору.
Ирка была у него дважды. Багров ночевал в старой лодке. Пол в сарае был густо
посыпан опилками, в которые нога проваливалась до середины голени. Над лодкой
мерцал вечерами загадочный фонарь с разноцветными стеклами, подвешенный к
потолку на веревке.
– Снег будет идти каждый день, с короткими перерывами, пока
город совсем не заметет. Думаю, через неделю все одноэтажные дома вообще
исчезнут, – продолжал Багров.
Он говорил спокойно, не придавая большого значения словам.
Заметно было, что не это занимает сейчас его мысли.
– Откуда ты знаешь? – подозревая шутку, спросила Ирка.
С Багровым никогда нельзя было сказать наверняка: шутит он
или серьезен.
– Я рассмотрел одну из снежинок. Она необычной формы. Если
вглядеться, заметно, что кристалл имеет совсем другое строение. Это магический
снег.
– Но снегопад послан светом? – спросила Ирка.
Ей не верилось, что такой радостный, такой до сказочности
пушистый снег может иметь отношение к мраку. Багров медленно покачал головой:
– Не совсем… Снег вызван каким-то артефактом, вероятнее
всего.
– Каким?
– Не знаю. Я лишь предположил, – сказал Багров, неотрывно и
одновременно точно с легким опасением глядя на Ирку.
Какое-то время Ирка недоумевала, что же такое с Багровым,
как вдруг память ее выдала мгновенную вспышку. В прошлый раз, перед тем как
уйти, Матвей сказал вскользь:
– Ты должна ответить: любишь меня или нет. Подумай хорошо,
все взвесь и скажи в следующий раз, когда я появлюсь… Я не буду торопить!
И хотя «скажи в следующий раз» и «не буду торопить» явно
противоречили друг другу, Ирка тогда уже почувствовала две вещи: что некромаг
волнуется, хотя и скрывает это, и что все-таки придется дать ответ, хотя она
предпочла бы не спешить.
Умный Антигон, что-то унюхав, быстро выскользнул из «Приюта
валькирий».
– Бедный, старый и больной, я иду на мороз сгребать снег!..
Нет, нет, не надо меня провожать и рыдать тоже не надо! Я знаю, что никому не
нужен! Когда я замерзну, не забудьте пнуть мой хладный труп! – напомнил он,
просунув в люк голову.
– Договорились! – сказала Ирка.
Кикимор разочарованно скрылся. Он обожал, когда его
отговаривают, упрашивают, жалеют, а тут «договорились!» и все дела. Никакой
зеленки для уязвленного самолюбия! Было слышно, как Антигон забрался на крышу и
топчется там, за отсутствием лопаты сгребая снег ластами. И не факт, что это
было хуже.
Багров молчал, ковыряя ногтем каплю смолы на деревянной
стене.
– Ты ждешь? – тихо спросила Ирка.
Ирка не смотрела на Багрова, но почувствовала, что он
кивнул.
– Моего ответа?
– Твоего положительного ответа! – поправил Матвей. Порой он
становился настойчивым, как Буслаев.
Ирка вспылила:
– Багров, тебе надо чаще читать словарь на букву «С»!
– Почему на «С»?
– Потому что слово «совесть» начинается с «с».
– «Сволочь» тоже начинается не с «у»… А сейчас, если не
сложно, давай ближе к теме! «Да» или «да-да?» Я бы предпочел «да-да-да-да!».
– Не спеши бодаться с асфальтоукладчиком. Тебе известно, что
такое валентность? – спросила Ирка.
