Матвей задумался. С химией он дружил очень дистанционно. В
те годы, когда он получал общее образование, великий Менделеев еще не принял
стратегического решения родиться.
– Нет, неизвестно, – сказал он.
– Тогда я объясню совсем просто, как сама понимаю.
Валентность – это когда химическое соединение нуждается в каком-то атоме,
например, в атоме водорода. Оно как магнит притягивает его к себе, оно в
поиске, оно жить не может без водорода и готово зацапать первый же атом
водорода, который попадется на пути. Но когда элемент найден, валентность
закрывается, и другой атом водорода – даже будь он в пять раз лучше – может сто
лет стучаться в запертую дверь. Он не нужен, потому что пришел слишком поздно.
ВАЛЕНТНОСТЬ УЖЕ ЗАКРЫТА. Понимаешь?
Багров внимательно посмотрел на Ирку.
– Прекрасная лекция! Но меня больше умиляет смысл. Когда
тебе нужен был водород, пришел Мефодий, да? А я явился вторым и сейчас бодаю
лбом дверь? – спросил он.
– Какое это теперь имеет значение? Валентность моей любви
закрылась раз и навсегда… Любовь – это вообще не для валькирий. Ты же знаешь
наши законы.
Лицо Багрова потемнело. Некромаги не признают препятствий.
Они их просто не видят. Есть некромаг и есть цель. А все то, что между некромагом
и целью – не более чем пять метров плохо проваренных макарон, которыми
попытались связать спящего тигра.
– Чушь какая! «Сердце занято – сердце свободно». Тоже мне:
магазин закрывается, приходите завтра! – сказал он с досадой.
– Ты не понял, Багров, я валькирия, – повторила Ирка.
Насмешливый выдох через нос. Победительный прищур. Нет, этот
тип явно не остановится на полпути.
– Да что ты говоришь? Приятно познакомиться! Любовь не для
тебя? Демагогический бред! На свете полно старых клятв, которые произносятся
просто как дань традиции! Все плевать на них хотели! – заявил Багров.
– У валькирий нет клятв. У них есть законы, – напомнила
Ирка.
– Думаешь, я не знаю законов валькирий? Про любовь там
сказано так, на всякий случай… В духе: первым делом – самолеты, а любовь это
так – фоновый рисунок рабочего стола. Пока не уберешь помойку в своей комнате,
свадьбы не будет.
– Очень смешно, – сказала Ирка нервно.
– Смешно – смейся. Ты сама не знаешь себя так, как я тебя
знаю!
– Очень мило. И что же ты обо мне знаешь?
– У меня нюх на людей… Даже не нюх: я просто их вижу. Все
порывы, все движения души. Ты не просто банальная валькирия, которая получила
копье и шлем, как новобранец автомат. Ты девушка с даром любви. Ты можешь
творить чудеса, когда полюбишь. Любовь удесятерит твои силы. Тебя никто не
остановит: ни свет, ни тьма. Такие, как ты, рождаются крайне редко. Одна на
миллиард, быть может.
– Одна на миллиард? Что-то как-то многовато нас, – сказала
Ирка, пытаясь вспомнить, какова сейчас численность населения планеты. Каждая
девушка хочет быть единственной. Одна на миллиард – это уже не штучный товар.
Багров ковырнул ногтем смолистую каплю. Ирка вспомнила, что
она тоже любит отдирать смолу от свежих досок и жевать ее, ощущая, как
крошечная капля касается языка, зубов… Интересно, с Мефом у нее тоже такая же
общность привычек?
– У всех валькирий есть оруженосцы. И не надо говорить, что
они нужны только для того, чтобы таскать деревянные палки с острыми концами,
которыми протыкаются стражи мрака. Это объяснения для обывателей. «Застегни мне
на спинке доспехи, милый юноша! Там застежка, как на том розовом купальнике,
который я купила прошлым летом!» – Багров явно передразнивал кого-то из
двенадцати валькирий. Вот только кого?
– Что-то я не поняла, чего ты добиваешься? Хочешь устроиться
ко мне пажом? У меня уже есть один, – сказала Ирка.
– А… да, паж… Этот, что ли?
Багров насмешливо вскинул глаза. На крыше кто-то охнул,
споткнулся, а затем мимо окна ласточкой пролетел Антигон и воткнулся макушкой в
сугроб.
– МАТВЕЙ! Не смей трогать моего пажа!
Багров пожал плечами:
– Я не виноват. Это досадное совпадение. Предупреждаю на
всякий случай, чтобы избежать недоразумений.
Ирка решилась наконец поднять глаза на Багрова. Тот смотрел
на нее спокойно, с завораживающим упрямством. На миг Ирке захотелось шагнуть к
нему и бросить все усложнять. Что за привычка, в конце концов, превращать жизнь
в запутанный лабиринт условностей? Есть валькирия-одиночка, есть человек,
который ее любит… Зачем ей Буслаев, которому никогда не узнать в валькирии
девчонку на коляске, к которой он порой забегал? Чего она мудрит, чего
добивается? Может, ей просто хочется быть несчастной и она неосознанно ищет для
этого повод?
Неожиданно Багров оживился.
– Слушай, мне вдруг пришло в голову… – начал он.
– Я рада за твою голову!
– Перестань! Ты говорила, что соединение потеряло свой
водород однажды, да? Значит, оно может потерять его еще раз. Теоретически это
возможно? – спросил Багров.
– Теоретически – да. Один шанс из ста, – согласилась Ирка.
– Уже немало. Всего каких-то жалких девяносто девять шансов
против. Давай загадаем: если я попаду, ты будешь моей! – сказал Багров и без
замаха метнул нож в круглую мишень.
Ирка повернулась, чтобы посмотреть. Конечно же, нож торчал в
самом центре.
– Это надувательство! Ты никогда не промахиваешься! –
возмутилась Ирка.
Ей никто не ответил. Люк был открыт. Резвый ветер уже
вбросил снизу целый поток клубящегося снега. Ирка выглянула, и в колкой пурге
ей померещились два грызущихся, бьющих копытами коня: белый и вороной.
Где-то снаружи негодующе чихал Антигон, ругая зиму, снег,
работу и главным образом маму, которая его родила. Багров исчез.
* * *
Антигон вернулся в «Приют валькирий» и, захлопнув люк, стал
греться у железной печки. Он продрог, и вместе с межпальцевыми перепонками льдом
покрылось и его настроение.
– Не люблю снег… Не люблю дождь… Не люблю солнце… Не люблю
ветер… От зимы меня тошнит… Терпеть не могу осень… Лето просто ненавижу… –
бубнил он.
– А что ты любишь? Прокисшее варенье? – уточнила Ирка.
