– Разве? Я так мыслю. А еще я боюсь слишком сильных чувств.
Точнее, не сильных, а неконтролируемых, – добавил Эссиорх в порыве внезапной
откровенности. То ли из-за насморка в мозг поступало мало кислорода, то ли
хранителю действительно нужно было выговориться.
– Даже любви? – не поверила Ирка.
– Земной любви, – уточнил Эссиорх. – Истинной любви бояться
нельзя. Она согревает, облагораживает и созидает все, чего коснется. Земная же
любовь как огонь. Слишком сильная и испепеляющая может сжечь, уничтожить,
обрушить во мрак. Ложная любовь-опека способна всякого сделать слабым, вялым и
эгоистичным. Сама знаешь, что бывает с единственными сыновьями одиноких
матерей, если матери берутся за дело слишком ретиво. Хотя это и не самый
удачный пример.
Антигон, в восторге вертевший в руках булаву, уронил ее себе
на большой палец ноги.
– Ёксель, меня тоже растила одна мама!.. Ой, прошу прощения,
прохвессор! Продолжайте вашу лекцию! Она такая мерзкая, до тошноты
увлекательная! – сконфузился он.
– Не удивляйся! Это комплимент! – шепнула Ирка Эссиорху.
– Я догадался, – кивнул хранитель.
Некоторое время он сидел в глубокой задумчивости, борясь с
насморком и сомнениями. Наконец собрался с мыслями, качнулся на кресле, рывком
встал и сразу стал официальным.
– Валькирия-одиночка! Я обращаюсь к тебе уже не как друг, а
как посланец света!
– Хорошее начало! А сразу быть и другом, и посланцем нельзя?
Или как в старой поговорке: как надену портупею, все умнею и умнею? – оценила
Ирка.
Однако Эссиорх, раз забравшись на официальную лошадку, уже с
нее не спрыгивал.
– На всякий случай хочу подчеркнуть, что все сведения строго
конфиденциальны! – сказал хранитель, веско посмотрев на Антигона.
– Конфето… чего? – озадачился потомок кикиморы.
– Вякнешь – язык отрежут, – доброжелательно пояснил Эссиорх.
Антигон уважительно закивал, хотя Ирка была уверена: язык у
него в случае необходимости отрастет и новый. У того, к чьей крови примешалась
хотя бы капля крови нежити, с этим проблем не возникает.
– Три дня назад Генеральный страж Троил очнулся и стал узнавать
тех, кто за ним ухаживает. Первый вопрос Троила был о Дафне. «Вы о той
изменнице, что напала на вас, а после расправилась еще с двумя стражами?
Златокрылые несколько раз видели ее рядом с резиденцией мрака. Мы готовы
атаковать резиденцию, только отдайте приказ», – сказали Троилу. Однако Троил
всех удивил. Он запретил златокрылым выслеживать Даф без каких-либо объяснений.
– В принципе ты не сказал ничего нового. Ну, кроме хорошей
новости, что Генеральный страж в сознании. А что Даф ни в чем не провинилась
перед светом, нам и так известно, – заметила Ирка.
– Ты спешишь, валькирия-одиночка! На следующий день Троил,
хотя и был слаб, велел перенести себя в архивы и провел там день и следующую
ночь, просматривая отчеты. Не только за тот год, что он балансировал между
мирами, но за гораздо больший срок. Затем он вызвал к себе двенадцать первых
стражей света и долго совещался с ними. Все в Эдеме обеспокоены. С каждым годом
нам удается вызволять все меньше эйдосов. В последнее время ситуация стала
совсем тревожной и грозит выйти из-под контроля. Если раньше мы спасали сотни
тысяч эйдосов в день, то теперь всего лишь десятки тысяч. Ты понимаешь, что это
означает?
– Что их забирают стражи мрака и они достаются Тартару? –
предположила Ирка.
К ее крайнему удивлению, Эссиорх покачал головой.
– Мрак, конечно, своего не упустит, но нам точно известно,
что в последнее время и он стал получать гораздо меньше эйдосов, – таинственно
сказал он.
– Но почему?
– В этом-то вся загвоздка! Если раньше все эйдосы казались
бессмертными, то теперь это не так. Многие эйдосы… – Эссиорх тревожно
оглянулся, будто собирался произнести нечто кощунственное, – уже не бессмертны.
Это гниль, понимаешь, гниль!
Ирка недоверчиво уставилась на хранителя. Это противоречило
всему, что она успела усвоить.
– Эйдос не может быть гнилью!
– К сожалению, может. Представь себе яблоко, крепкое,
румяное. Ты разрезаешь его, а внутри черви и высохшие, негодные семена. Разве
ты никогда не встречала такого?
– Честно говоря, на семена я никогда не обращала внимания.
Червяки же это, в сущности, белковый продукт, – призналась Ирка.
– Да ты, я вижу, кровожадная особа! Однако семена – это и
есть самое важное. Они всегда преподносят сюрпризы. Иногда случается яблочко
зеленое, или сморщенное все, или треснутое – но семена! Как хороши!
– Ну а эйдосы тут при чем?
– Не спеши! Раньше как было: едва опустится коса
Мамзелькиной, светлый страж прилетает к человеку, чтобы не дать мраку завладеть
его эйдосом. Обычно там же, на месте, уже торчит дюжина потирающих лапки
комиссионеров и кто-то из темных стражей. И все ждут, кому достанется эйдос –
свету или мраку. У мрака на него свои виды, у света свои.
– И златокрылый начинает сражаться с темными стражами и
комиссионерами? – спросила Ирка с волнением.
– Ну не всегда сражаться… – сказал Эссиорх со вздохом. –
Свет и мрак хотя и находятся в состоянии войны, но война эта такая давняя, что
давно утратила свой пыл. Чаще и без того ясно, кому достанется эйдос. Иногда,
как ты знаешь, его и при жизни могут выкрасть или выманить… Мы же говорим о тех
случаях, когда этого не произошло. Эйдос кладут на ладонь – вот так – и
смотрят. Если эйдос служил свету, он окутан светлым голубоватым сиянием. Иногда
он даже приподнимается немного и зависает над ладонью, не касаясь ее.
Златокрылый заберет такой эйдос, доставит в Эдем и там отпустит, чтобы в
светлом и солнечном райском саду эйдос сам определял свою дальнейшую судьбу.
Захочет – станет пыльцой на крыльях у бабочки, или глазом кентавра, или
разрастется до размеров звезды в созвездии Стрельца. Все в его власти. Ничего
невозможного нет. Если же эйдос принадлежит мраку, то сияние будет плотным,
фиолетовым, сам же эйдос будет ощутимо давить на руку. Порой так давит, что и
не удержишь… Вроде песчинка, а тяжести в ней как в железнодорожном вагоне. И
тогда златокрылый уходит в тоске и печали, а страж мрака, ухмыляясь, ссыпает
эйдос в свой дарх…
– Но иногда все-таки битвы бывают? – упрямо спросила Ирка.
Услужливое – даже чересчур услужливое – воображение рисовало
ей, как она разгоняет стражей мрака и как огненный дрот прочерчивает ночь. И
вот спасенный эйдос уже согревает ей руку!
