Арей небрежно ковырнул этот второй, гаснущий эйдос толстым
желтоватым ногтем и, сбросив его с пергамента, сдул на пол, где он сразу
смешался с пылью. Арей нечасто позволял Улите убирать его кабинет. Второй же,
сияющий эйдос он бережно ссыпал в дарх. И опять на краткий миг Мефодий услышал
тоскливый и печальный гул.
– Стоило столько лет нянчиться с Глумовичем, чтобы в конце
концов получить эту дрянь, – сказал он с насмешкой, кивая на пол.
– Это эйдос Глумовича?
– Эйдос? Это та гниль, которую он носил в груди. Теперь я
понимаю, почему Тухломон так гадко ухмылялся все эти годы. Он знал, что мы
увидим, когда аренду Глумовичу все-таки не продлят.
– Сразу знал, что эйдос гнилой? – не поверил Меф.
– Ну конечно. Этих маленьких бестий комиссионеров не
проведешь. У них нюх на эйдосы и вообще нюх… Они как мелкие чиновники задолго
до падения большого начальника, когда тот еще витает в облаках, знают, что он
вот-вот рухнет, и поспешно раздвигаются, чтобы, падая, он не придавил их… Про
эйдосы же они знают вообще все! Пронырливые липкие гадики!
Смягченное и вместе с тем противненькое слово «гадики» из
уст Арея прозвучало неожиданно. Со склонностью к анализу, проявившейся у
Буслаева в последнее время, когда он стал вести дневник, Меф подумал, что
логичнее было бы услышать его от Улиты. Хотя и сюда, в кабинет, могло
проникнуть заразное, как грипп, влияние ведьмы.
– А у стражей мрака нюха нет? – спросил он с удивлением. Это
было нечто новое.
– Стражи – охотники, комиссионеры – наши псы. Ожидать от
охотника, что он будет бегать на четвереньках и носом тыкаться в след, довольно
глупо. Да, у комиссионеров нюх лучше. Когда умирает человек с эйдосом, который
они считают негодным, они даже не являются. Сколько раз их наказывали за это.
Иной раз и комиссионер может ошибиться. Возможно, эйдос залепило жиром. Всякое
бывает.
Заметно было, что Арей раздосадован. Он то и дело
посматривал на пол, где в пыли лежал бесполезный эйдос Глумовича.
– Я этого не знал, – сказал Мефодий.
– Да, стражи мрака не всегда бывают зоркими. Равно как и
светлые стражи не всегда так мудры и добры, как многим бы хотелось. Но разве
грибник всегда видит: трухлявый гриб или нет? В большинстве случаев он может
лишь предполагать это, но наверняка узнает, лишь когда гриб уже срезан.
Арей вытянул через ворот за цепочку дарх и стал задумчиво
покачивать его. Витая сосулька гипнотически закручивалась спиралью. Меф понял,
что не может отвести от нее глаз. В памяти проснулся забытый детский восторг:
вот он стоит и смотрит на елку, а на елке такая же игрушка, с ваткой, торчащей
из закрученного стекла, взамен потерянной распорки с колечком.
– Думаешь, эйдосы ничем не отличаются? Это все равно что
утверждать, что все бриллианты одинаковы или все собаки похожи, – с увлечением
продолжал Арей. – Встречаются эйдосы гиганты – с горошину, и эйдосы карлики – с
семя перца. Есть яркие и тусклые, есть со светом пронзительным, атакующим,
бесстрашным, а есть с сиянием мягким, задумчивым, чарующим. Одни ласкают,
другие прожигают, третьи забавляют, четвертые поражают глубиной и печалью. Их
можно разглядывать бесконечно. У каждого свой звук, своя мелодия, свое чувство.
Каждый дает свои силы! И что за силы – ты расширяешься до размеров маленькой
вселенной. Что мы все без эйдосов? Сдувшиеся шары, фантик от ничего. Не потому
ли светлые так любят заполучать их в свой сахарный Эдем? Да, они дают им
свободу, но разве в дархе знающего им цену стража мрака хуже?
Меф предпочел не отвечать на этот риторический вопрос. В
частности потому, что его собственный эйдос обжег его. Точно к сердцу
прикоснулись тлеющей сигаретой.
– Теперь я понимаю, почему малютку Лигула так колбасило в
последние месяцы. Жадность обуяла. Хороших эйдосов все меньше. За ними
приходится охотиться. Пошла бедная, убогая порода. Там, где прежде был строевой
лес, теперь лишь пеньки и кислый осинник, – продолжал мечник.
Арей подошел к окну, нетерпеливо дернул ручку и, когда она в
очередной раз обломилась, легко высадил раму толчком ладони. Мелочь,
комиссионеры восстановят, а если нет, то рамы можно вылепить и из самих
комиссионеров, замазав щели неуместно хихикающими суккубами. В кабинет ворвался
морозный воздух. Снежинки, смелея, оседали на столе и пергаментах. Высушенный в
Тартаре язык, жадно шевелясь, слизывал их.
– Улита! – негромко, но властно окликнул Арей.
Ведьма тотчас явилась. Она умела разбираться в интонациях
шефа. Порой можно было не приходить по полчаса, иногда же и за секундное
опоздание тебе могли оторвать голову.
– Собирайся! Мы едем на встречу с бонзами мрака.
– Что? На какую встречу? – ошалел Меф.
– На такую. Лигул почтил наш карликовый городок своим
великанским присутствием, – насмешливо отвечал Арей.
Воспользовавшись тем, что мечник отвернулся, Улита провела
большим пальцем по горлу и на секунду высунула язык, точно висельник. Лигул в
Москве! Ну и новость! То-то забегает, замечется всякая подлая мелочь!
– А почему у нас? Что, других мест нет? – спросил Меф.
– А Тартар их знает… Хотят попутно поглазеть на снегопад.
Глаза Арея насмешливо сузились. Меф вспомнил, как весь вечер
и часть ночи они выгоняли комиссионеров на поиски мистической воблы. Больше
всех усердствовал, конечно, Тухломон. Он нарядился в альпийскую куртку, взял с
собой две лопаты – штыковую и совковую и стал требовать себе индивидуального
сенбернара с пристегнутым к шее бочонком, на случай, если его, Тухломошу,
придется спасать из-под лавины. В таком клоунском виде он выперся из резиденции
на Большую Дмитровку и тут же, с ходу, утянул эйдосы у группы хохочущих
иностранцев, заставив их повторять формулу отречения от эйдоса под предлогом
разучивания популярной военной песни.
Другие комиссионеры, не наделенные в такой мере творческим
воображением, завистливо вздыхали.
– Когда встреча? Что, уже сейчас? – спросила ведьма.
Арей покосился на часы:
– Мы опаздываем… Другое дело, что вовремя у нас никто не
приезжает. Вызывай Мамая!
Улита кивнула и вышла. Почти сразу рев мотора сообщил о
прибытии хана.
– Это все письмо, которое принес Тухломон, да? – спросил
Меф.
– Ты как всегда прозорлив, синьор помидор! Золотую медаль за
интуицию можешь взять из мусорной корзины!
– Обязательно, – спокойно пообещал Меф. – А что за тема
конференции?
