– Простите, повелитель! Прикажете мне принять яд?
– Ты и так принимаешь его чаще, чем слабительное, Гервег… А
что будет, если девчонка разнюхает? Говорят, у светлых мощнейшая интуиция.
Гервег хихикнул с интонацией пакостной старушки,
дождавшейся-таки смерти соседки, которой она два года упорно не возвращала
сковороду.
– Не разнюхает! Двенадцать вавилонских мудрецов, которым мы
создали почти что рай в Нижнем Тартаре (всего три часа пыток в неделю, хвала
великодушию Лигула!) наложили на нее временное заклятье. Она мгновенно забудет
о грозящей ей опасности, даже если ее предупредят.
– Хм… Ты и здесь распорядился? Но, кажется, у этой магии
есть какие-то побочные действия.
– О да, повелитель! Повышенная обидчивость!.. Теперь она
будет набрасываться на всех, пока Мефодий не… – начал Гервег.
– Погоди! Все-таки мы на территории Арея. Лучше будет… –
резко прервал Лигул.
Меф так и не понял, что будет лучше с точки зрения горбуна
из Тартара. Ухо ему обожгло жаром. Пластилин раскалился. Буслаев едва успел
отбросить его, прежде чем он превратился в оплавленную растекшуюся массу.
Проклятый Лигул! Он был слишком осторожен.
Мамай ждал Мефа в машине с тем равнодушным терпением (ехать
так ехать – стоять так стоять), что встречается лишь у профессиональных
водителей. У разбитого киоска уже начали собираться прохожие. Машины они явно
не замечали. Один из мужчин даже ухитрился пройти ее насквозь, на мгновение
став расплывчатым. Помнится, первое время Меф долго привыкал к подобной магии.
Она казалась ему противоестественной.
Меф легко вскочил в машину. Для него она была вполне
реальной.
– Где мое ухо? – спросил Мамай.
– На совести Лигула. Все вопросы к нему… – кратко ответил
Меф.
Мамай сплюнул в пространство – сплюнул, разумеется, тоже
пластилином – и резко дал задний ход. Буслаев подумал, что обращаться с
вопросами к совести Лигула хан не станет. Причем не только за отсутствием оной.
* * *
У спортклуба «Пижон» Мамай стал сдавать задом, собираясь с
разгону въехать в парковочное место, куда в обычных условиях не встала бы и
детская колясочка.
– Перегрелся? – доброжелательно поинтересовался Меф.
– Слушай, а! Новую машину хочу! Эту разбить надо, нет? В
канцелярии что скажут: «Совсем с ума сошел! Старый машина не разбит, а новый
бэрэшь!» – доверительно сказал он Мефу.
Меф в очередной раз удивился Мамаю. Тот то начинал говорить
вполне литературным языком, то общался как узбекский джинн. Должно быть,
комиссионеры, эти природные клоуны, были вообще малопоследовательны в своих
действиях.
Меф не стал дожидаться, пока Мамай разберется со старой
машиной, и выскочил. К клубу вели обледенелые ступени из гладкого мрамора –
идеал строительной бестолковости. Поднявшись, он толкнул вертящуюся дверь и
вошел. Никто не спросил у него пропуск. За стойкой дежурного никого не было,
лишь пищал сдернутый с рычажков телефон. Рядом стоял белый стаканчик с кофе.
Сам не зная зачем, Меф заглянул в него. На дне стаканчика шевелились белые
черви.
Под ноги Мефу подкатилась старая газета. Он ловко наступил
на нее и провернулся на каблуке. Газета стерпела, лишь издала короткий
сдавленный хрип. На полу на краткий миг обозначился некто, со внешностью
плоской и невзрачной, как профиль на старой монете. «Ну, разумеется! Ничто так
не губит комиссионеров, как излишнее любопытство», – подумал Буслаев.
Буслаев прошел через раздевалку, толкнув мешавшую ему дверцу
шкафчика. Отсюда вели две двери – в душевую и в зал. Меф машинально выбрал
дверь в душевую. До сих пор никого, кроме прикинувшегося газетой комиссионера,
ему не встретилось. Куда подевались Арей и Улита? Об отъезде Лигула он уже
знал. Другие бонзы мрака, видно, тоже не стали задерживаться. Пока все говорило
о том, что мероприятие закончилось, гости схлынули, а он опоздал.
Через душевую Меф заглянул в бассейн, сохранявший следы
недавнего разгула. В бассейне плавали пустые кувшины из-под бухарских джиннов и
несколько спасательных жилетов с «Королевы Элизабет». Кроме того, на дне
бассейна лежал колоссальных размеров якорь. Кто-то из бонз или скорее из их
свиты порядком повеселился.
Решив заглянуть и в другие помещения клуба, Меф огляделся и
понял, что ему придется вновь пройти через душевую. Он был уже почти у
раздевалки, когда услышал чьи-то шаги. Не задумываясь, Меф прижался к стене.
Едва он это сделал, как мимо него кто-то быстро прошел. Это был суккуб Хнык,
сшитый суровой ниткой из двух половин: мафиозного красавца и томной девицы
расшатанной нравственности. Хнык был так увлечен, передразнивая кого-то, что
Мефа не заметил. С суккубами это случается сплошь и рядом.
– Ах, нюня моя, какая прелесть! Разрушить самую великую
любовь столетия приятнее, чем убить родную маму!
Меф застыл. А Хнык уже томно вертелся, высоко вскидывая
руки, как балетный танцовщик.
– Легче, легче, еще легче! Вот так! Возможно, мне позволят
взять ее крылья! Хотя обманут, противные, точно обманут! Бедного Хныкуса
Визглярия Истерикуса Третьего вечно обманывают! Вытирают ноги о благородство
его души!.. А, кто здесь?
Хнык пугливо замер. Холодная сталь меча Древнира, меча,
способного уничтожать даже духов, коснулась его горла.
– Не двигайся!
Суккуб умоляюще скосил на Мефодия глаза. Обычного оружия он
бы не испугался, но этого… Опаснее меча Древнира была лишь коса Аиды
Мамзелькиной.
– Не убивайте меня, наследник! – пискнул он.
– Отвечай: чьи крылья тебе обещали? Дафны?
– Мне? Какие крылья? Что вы, наследник? Клянусь мамой,
папой, дедушкой и братцем Тухломошей: ничьи.
Знавший, как мало нежности связывает Тухломона и Хныка,
Мефодий невольно усмехнулся. Хнык знал, кем поклясться.
– Жаль. Надеюсь, нитки у тебя с собой? Штопаться придется
долго и упорно, – Буслаев с трудом удерживал меч, которому не терпелось сделать
Хныка на голову короче.
– Не надо, наследник! После вашего меча раны не зарастают!
Бедный Хнык окажется в Тартаре. Там такой кошмарный климат! Срочно требую
политического убежища в Эдеме!.. Пусть меня там насильно обкуривают
благовониями и кормят апельсинами! Но предупреждаю: разрезанными на дольки, а
то я буду подло плеваться гремучим ядом… Ай, что вы делаете? Вы чуть не
отрезали мне нос!
– Сожалею. Это не я, это меч! У меня устала рука, – сказал
Меф.
