Мефодий повел за собой Даф по расчищенному снежному тоннелю
в сторону памятника Юрию Долгорукому, однако остановился уже через два дома.
Выбрался на сугроб и втянул за собой Даф. Они оказались на ледяном островке
перед занесенными окнами какой-то туристической конторы.
Пока Меф процарапывал на ледяной корке руну против
подслушивания, Даф взглянула на крышу, с которой белыми клыками свисали
сосульки. Некоторые, самые уникальные, не уступали размерами мечу Арея. Здесь
же к стене жались листы формата А4, сообщавшие четким языком лазерного
принтера:
«НЕ ХОДИТЬ! ВОЗМОЖЕН СХОД
СНЕЖНОЙ ЛАВИНЫ!»
– Прям-таки лавины! Сразу видно, когда дворник увлечен
горами! Нет чтоб написать: «Сосулькой по балде шарахнет!» Только на его месте я
бы почаще бывала на крыше с лопатой и ломом, – заметила Даф.
Меф не ответил. Он смотрел себе под ноги. Вид у него был
угнетенный, однако все попытки Даф осторожно проникнуть к нему в мысли
натыкались на стену.
– Дафна, я хочу поговорить с тобой! – повторил он.
– Про поговорить я уже слышала! Слишком долгая прелюдия
способна изгадить любой струнный концерт.
– ДАФ, Я СЕРЬЕЗНО!
– Ого, какие грозовые интонации! И что последует дальше:
предложение руки и сердца? Или меня попросят вернуть какую-нибудь вещицу,
которую я заиграла у тебя год назад?
– Примерно. Мы должны расстаться.
– К-а-ак?
– ТЫ ДОЛЖНА ВЕРНУТЬСЯ В ЭДЕМ! – сказал Меф.
Даф застыла. Да, спору нет, она сама готовилась к разлуке,
но услышать такое первой! Негодный Меф сыграл на опережение: вышвырнул ее
чемодан пятью минутами раньше, чем она проделала это с его чемоданом! Озеро
хорошего настроения Даф мгновенно обмелело. На дне сидела и квакала
кровосмесительная вариация на тему лягушки-царевны и утопшего водолаза.
– Куда я должна вернуться? Прости, я забыла утром почистить
уши, – переспросила Даф вкрадчиво.
– В Эдем!
– И почему же, не уточнишь? Может быть, ты меня больше не
любишь?
– М.Б., – машинально сказал Меф, которому вдруг пришло в
голову, что «может быть» начинается с тех же самых букв, что и Мефодий Буслаев.
Это был самый неудачный ответ из всех возможных. Даже слово
«нет» не обидело бы Даф так сильно, как это снисходительное «Мэ-Бэ».
Даф отвернулась. Она даже не удосужилась внутренним зрением
заглянуть в сердце Мефа, что для светлого стража было совсем дилетантством. Как
все, оказывается, просто! Никаких занудных разговоров и путаных объяснений.
Должны расстаться, и адью! Звоните в звоночек, шлите письма с почтовыми
голубями. Ваши вопли будут рассмотрены в трехдневный срок со дня первого писка!
– Вот и прекрасно! Ненавижу долгие объяснения. Если ты так
хочешь, мы расстанемся! – сказала Дафна деревянным голосом.
Меф почувствовал, что сморозил что-то не то. Вся
подготовленная заранее речь в духе: «Даф, тебе грозит опасность и потому мы с
тобой должны…» куда-то ухнула и провалилась, не оставив ни записки, ни послания
на автоответчике.
Реагируя на настроение Даф, где-то над Атлантическим океаном
прогремела гроза. А чуть в стороне уже потирал свои облачные лапки
зарождавшийся тайфун. Позднее он прокатится по американскому побережью, снесет
сотню домов и коровник и по странному наитию одного из метеорологов получит имя
«Дафна».
Меф попытался еще что-то сказать, исправить положение, но
слова его увязли где-то на полдороге.
– Даф, ау! Ты меня не слышишь?
– Напротив, я тебя отлично слышу! Гораздо лучше, чем ты сам
себя слышишь, – ответила Даф со зловещей многозначительностью.
Женская логика, этот коронный трюк театра абсурда, мигом
переиграла все по-своему и выдала примерно такой итог бухгалтерской операции:
«Он хочет, чтобы я ушла. Он меня не любит. Я не уйду, потому
что он этого хочет, но уйду, когда он не захочет, чтобы получилось назло…»
Да, именно таков был путаный вывод, который в конце концов
сделала для себя обиженная Дафна. Игнорируя Мефа и не отвечая на его вопросы,
она вернулась в резиденцию мрака. Меф поплелся за ней. У него было стойкое
ощущение, что лучше ему было вообще не открывать рта в этот вечер.
Ох уж эти женщины! Без них мир стал бы гораздо спокойнее.
Радостное и абсолютное бесполое счастье заполнило бы его. Ни объяснений, ни
страданий, ни ссор, ни войн, ни… самого мира.
Глава 11
Хочешь погладить кису – достань ее из камнедробилки!
– И продала-то за копейку! За копейку продала!
– И, милый, продают всегда за копейку. Христа и того в
пустячок оценили. А теперь себя переведи в сребреники. Таких и денег-то мелких
нету.
«Книга Света»
– Люблю карты России, выпущенные на Западе. Реально
понимаешь, что, кроме зубров и балерин, у нас ничего не водится, – сказал Эдя,
разглядывая стол.
– Это не карта. Это юмористическая скатерть, – поправила
Зозо.
Она всегда уточняла, если нечто имело отношение к юмору.
Вероятно, для того, чтобы у Эди было время подготовиться и засмеяться. А то
ведь и заплачет еще, гад ползучий! С него станется. Только бы досадить бедной
несчастной сестре, которая так часто разбивала корабли своей мечты о мужскую
твердолобость!
– А вот и нет! Это скатерть в виде карты, что, по сути, одно
и то же, – заспорил ее брат.
Эдя задумчиво поскреб пальцем стол, убирая прилипшую лапшу.
Согласно карте, в Австралии обитали броненосцы и кенгуру. В Европе – Эйфелева
башня. В Африке – крокодилы и бегемоты. В Америке – скунсы, статуя Свободы и
корабли, повернутые пушками к Мексике, в которой на фоне кактусов
многозначительно прогуливался бородач с ружьем.
Разумеется, они вновь сидели на кухне – этом идейном центре
квартиры. Почему идейном? Потому что идеи всегда там, где есть пища. Без пищи
идеи усыхают и быстро становятся шаткими теориями.
– Тебе ножку куриную или ручку? – спросил Эдя, извлекая из
холодильника сковородку.
– Ручку, – сказала Зозо.
– У нас нет ручки. И ножки тоже нет. Есть кожа. И часть… ну…
назовем это копчиком, – заметил Эдя, созерцая содержимое сковородки.
– Не хочу копчик! Хаврон, ты людоед!
