Кафе, в котором Эдя Хаврон трудился последних три месяца,
было на его взгляд местом тоскливым. Называлось оно просто и ясно – «Блин» и
щедро одаряло своих клиентов тем, что содержало в названии. Тут были блины с
медом, блины с медом и орехами, блины с медом и изюмом, блины со сгущенкой,
блины с шоколадом, с красной икрой и с черной икрой, с сахарной пудрой, с
маслом и еще двадцать или тридцать видов на самый извращенный блинный вкус.
Чтобы блины попали туда, куда надо, не заблудившись по дороге, можно было запить
их чаем, который на кухне, прежде чем налить его в очень пафосный медный
чайничек, втихомолку заваривали в эмалированном ведре.
Сегодня, несмотря на снег и непогоду, а возможно, именно
благодаря упомянутым обстоятельствам, в «Блинах» было особенно людно.
Посетители помещались везде, куда может теоретически опуститься обтянутое
офисной сбруей седалище. Эдя едва успевал подносить жующим ртам новые порции
блинов для загрузки. Официально ничего спиртного в «Блинах» не продавалось,
зато в меню присутствовал такой многозначительный пункт, как чай с ромом. А
ведь рома, было бы желание, можно плеснуть гораздо больше, чем чая. Хаврону то
и дело подмигивали, и бутылки с ромом пустели гораздо быстрее, чем вскрывались
новые пачки заварки.
Наконец рабочий день сделал то единственно мудрое, что может
сделать всякий рабочий день, а именно закончился. Эдя вышел на улицу. Колючая
метель дунула ему в лицо и сразу вбросила за расстегнутый ворот куртки горсть
снега. Хлестнула и сразу остыла, точно узнав в нем своего.
Кое-как откопанные оранжевые снегоуборочные машины кружились
на узком отвоеванном у метели пятачке, маниакально вспахивали снег, утробно
урчали, однако со снегом не справлялись и лишь отгребали его к краям тротуаров.
Как вынужденный и давний фанат метро, Эдя направился к букве
«М», которая вечно смешивалась в его язвительном и беспокойном мозгу с совсем
другой буквой «М». Он сделал шагов двадцать, как вдруг вспомнил, что забыл в
«Блинах» свою сумку. Мысленно выругав себя разиней, Хаврон вернулся в кафе и
пошел в комнатку между кабинетом администрации и кухней, где официанты тайком
покуривали, спасаясь от здоровой жизни, а заодно и держали свои вещи. Сумка
Эди, благонадежно висевшая на одном из стульев, сразу сдалась в плен, не играя
в любимую игру многих нужных вещей: «Найди меня, хозяин!»
Хаврон хотел уйти, как вдруг уловил под столом некий звук,
полный природной непосредственности. Эдя уяснил, что кто-то что-то раздирает
челюстями. «Или наш шеф-повар превратился в вурдалака, чего давно следовало от
него ожидать, или кто-то притащил с собой пса!» – решил Эдя, осторожно
заглядывая под скатерть.
Почти сразу Хаврон понял, что ошибся. Ни повара-вурдалака,
ни крупного пса под столом не оказалось. На полу сидел страшный одноухий котяра
и пожирал говяжью вырезку, явно украденную из здешнего холодильника. Не узнать
одноухого кота было невозможно даже для такого относительного ценителя
животного мира, как Э. Хаврон.
– Привет, жертва «Гринписа»! – доброжелательно сказал Эдя.
Кот поднял морду и задумчиво посмотрел на Хаврона глазами
цвета тлеющих углей.
– А вот злиться не надо! Беру «жертву» назад! В конце
концов, никто не виноват, что ты в детстве упал в камнедробилку! – поспешно
поправился Эдя.
Кот потерял к Хаврону интерес и вновь занялся говяжьей
вырезкой. Прикинув темпы, с которыми она поглощалась, Эдя понял, что блинчики с
мясом текущей смене лучше не заказывать. В крайнем случае их дальновидно
заменят на банальные блинчики со сметаной.
По правде говоря, Эдя не слишком удивился, что кот подруги
Мефа оказался в кафе в центре города. Он вообще не имел привычки удивляться
чему-либо.
Эдя хотел опустить скатерть и преспокойно отправиться домой,
наплевав на дальнейшую судьбу вороватого животного, как вдруг заметил на полу
рядом с мордой кота нечто. Нечто напоминало рыбий скелет и разливало острое
голубоватое сияние. Эдя ощутил головокружение. Его мозг мгновенно словно
наполнился пузырьками газа, будто он залпом выпил бутылку шампанского.
Хаврон качнулся, сделав попытку удержаться за воздух. Ему
внезапно почудилось, что он вырос и его макушка задевает потолок. Эдя торопливо
присел, опасаясь, что прорастет головой сквозь бетонные перекрытия и окажется в
агентстве недвижимости на втором этаже. Просидев некоторое время на корточках,
Хаврон все же рискнул встать и убедился, что его отношения с размерами комнаты
более-менее устаканились. Потолок согласился быть выше бедного официанта,
причем не только морально.
«Уф! Померещится же такое!» – подумал Эдя.
Он вновь попытался уйти, но неожиданно ощутил, что у него
окоченел указательный палец. Взглянув на палец, бедняга Хаврон увидел, что он
покрыт льдом до такой степени, что уже не сгибается. Эдя закрыл глаза, потряс
головой, убирая вздорную мозаику явных галлюцинаций, и снова их открыл. Лед не
исчез. Тогда Эдя сердито махнул рукой. По комнате разлетелись ледяные осколки.
Это навело Хаврона на странную мысль. Он прицелился пальцем в стул и, надув
щеки, громко произнес:
– Пуф!
Стул дернулся и упал. Эдя увидел, что в спинке у него торчит
длинная острая сосулька. Хаврон хихикнул, до того ему это показалось забавно.
Палец, стреляющий острыми сосульками, как подводное ружье! Продолжая
экспериментировать, Эдя нацелился пальцем в фотографию на стене. Фотография
запечатлевала хозяина ресторана Прушкина в момент, когда он подпирал Пизанскую
башню, тревожась, чтобы она окончательно не упала.
– Пуф! – сказал Эдя.
Палец дернулся, и сосулька вонзилась в стену немного ниже
рамки.
– Недолет! – огорчился Хаврон. – Пуф!
Новая сосулька разбилась выше рамки.
– Перелет! Ну да они не знают, с кем связались! Я внук
пулеметчика!.. Пуф-пуф-пуф-пуф-пуф! – сказал Эдя, потрясая пальцем.
Рамка покачнулась, и Пизанская башня выпрямилась впервые в
истории нового времени. Эдя удовлетворенно подул на палец и, пошатываясь, вышел
из официантской. Кот высунул морду из-под стола и проводил Хаврона
сочувствующим взглядом.
