— Мне хочется выращивать у себя на участке лекарственные травы. И огород разбить. Там хорошая почва. У дядюшки Вессела ван дер Вальта огороды на обоих его участках, а участки в Локстоне большие, по тысяче квадратных метров, не меньше. Дядюшка Вессел еще давно купил два участка. Когда вышел на пенсию, то на одном построил дом. У нас в Локстоне много пенсионеров. И становится все больше. Они переселяются из Кейптауна или Йоханнесбурга. Стремятся прочь из больших городов. Новенькие уже открыли в городке гостиницу и ресторан. Есть одна семейная пара; они журналисты, пишут для разных журналов. А еще один парень — веб-дизайнер. И есть несколько домов, куда приезжают отдохнуть на выходные.
Дверь открылась. Вошла медсестра, молодая чернокожая женщина. Она улыбнулась мне.
— Доброе утро! — Она подошла к кровати.
— Доброе утро, — ответил я.
Она сняла показания приборов и вписала их в историю болезни.
— Не обращайте на меня внимания, — сказала она мне. — Я скоро закончу.
— Как по-вашему, она понимает, что я ей говорю?
— Нет.
— Как вы думаете, она что-нибудь запомнит?
— Нет. — Медсестра лукаво улыбнулась и добавила: — Так что, если хотите сказать ей что-то важное, придется вам подождать, пока она проснется.
Интересно, что наплел персоналу доктор Кос!
— Можно мне выйти и купить журнал? Чтобы почитать ей вслух.
— Конечно, но вы знаете, какой купить?
— Нет. Принесу какие-нибудь женские журналы.
— Но какой именно?
— Какой-нибудь на африкаансе.
— Какой именно журнал на африкаансе?
— Какое это имеет значение?
Медсестра посерьезнела.
— Конечно, это имеет большое значение!
— Почему?
— Позор. — Она покачала головой. — Ведь у вас немного опыта в общении с женщинами, верно?
24
— Я расскажу тебе, почему уехал жить в Локстон. Придется рассказать тебе все с самого начала. С самого начала…
Когда она проснется и Патуди с ней побеседует, она так или иначе узнает подробности моей биографии.
Сейчас она меня не слышит, а потом ничего не вспомнит.
Рассказать ей все!
— Эмма, я сидел в тюрьме.
Она лежала на кровати.
— Я просидел четыре года.
Я откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
— Когда я вышел, мне не хотелось оставаться в городе. Большой город превратился в такое место, которое пробуждает в людях самое худшее. У меня была возможность выбора, но я всякий раз выбирал не то, что надо. Но человек должен знать свои недостатки, чтобы уметь им противостоять. Я стал искать такое место, где чувствовал бы себя в безопасности. Я много поездил по стране. Специально выбирал проселочные дороги. Проехал много мест — от Кейптауна до Цереры. Потом добрался до Сазерленда, Мервевилля, Фрейзербурга и Локстона.
Ты знала, что в Кару есть горные перевалы? Ты знала, что там есть такие места, откуда вид открывается на сто километров? Есть гравийные дороги, в которых течет вода круглый год. В Кару, представляешь?
Раньше я ничего подобного не подозревал.
В Локстоне я заправлял машину; ко мне подошел дядюшка ван Вейк и заговорил со мной. Бензоколонки там находятся сзади; чтобы заправиться, надо въехать в ворота. Я вылез размять ноги, а он подошел ко мне. Протянул руку, сказал, что его зовут Ю ван Вейк. Он спросил, много ли километров проехала моя машина, потому что он всегда ездил только на «исудзу»; его последний пикап прослужил семь лет и проехал четыреста тысяч километров. Теперь фермой занимаются дети, а они с женой живут в городке, но он все равно по-прежнему ездит на «исудзу», только модели «фронтир», потому что нужно место для внуков. Потом он спросил, кто я такой и откуда приехал.
Вот как все должно быть! Позавчера ты говорила о том, что люди не слышат друг друга. Я хотел сказать, что я не такой, хотел сказать, что я не хочу, чтобы меня слышали, я хочу, чтобы меня оставили в покое. Я согласен с Жан-Полем Сартром в том, что ад — это другие. Но не стану лгать. На самом деле я в это не верю.
Мне бы надо было сказать другое: по-моему, ты ошибаешься. Эмма, я не хочу, чтобы меня слышали, я не хочу, чтобы меня видели. С одной стороны, когда я на виду, мне страшно. С другой стороны, именно этого мне хочется больше всего. Потому что я никогда по-настоящему не был на виду. Большой город — только одна причина. В большом городе люди не видят, не замечают друг друга. В Локстоне меня заметили. Но не потому я переехал туда жить. Вернее, не только потому. Мне хотелось жить там, где я чувствовал бы себя в безопасности.
Я вспыльчив. Вот в чем моя проблема, Эмма. Мне с трудом удается держать себя в руках. Мне нужно было найти такое место, где меня бы никто не смог спровоцировать.
Но были и другие причины.
Мне кажется, у каждого человека должно быть место, где он бы чувствовал себя дома. По-моему, это у нас в крови.
В тюрьме я пытался учиться. Получить высшее образование. Много раз начинал и бросал. Наверное, я самый старый студент в истории Университета Южной Африки, где самое большое дистанционное отделение в мире. Я изучил одиннадцать предметов, но все на разном уровне. Бывало, записывался на какой-то курс, а через год-другой меня тянуло к чему-то другому. В тюрьме я много читал, пытаясь разобраться в себе и в своей жизни. Ничего не помогало. Ты — тот, кто ты есть. В книгах не найти готовых ответов. Ответы в тебе самом.
Но в книгах было такое, что заставило меня думать. Например, я понял, что не хочу быть один. Хотя и понимал, что мое желание несбыточно. Говорят, в древние времена мы жили племенными группами. Позже — племенами. Все люди были родственниками. В одной книге я прочел, что, если в лесу Новой Гвинеи встречаются двое, они могут часами обсуждать свою генеалогию, чтобы установить степень родства. Иначе им придется убить друг друга. Так уж мы устроены. Если мы родственники, если мы принадлежим к одному племени, если у нас есть что-то общее, все хорошо. Тогда воцаряются мир и порядок. Но в большом городе мы друг другу никто. Там каждый за себя.
Когда я был маленький и жил в Си-Пойнте, там тоже были племена. Евреи, греки, итальянцы. Каждый принадлежал к определенному племени. Кроме меня.
Мой отец был африканером из Си-Пойнта. Его звали Герхардус Лодевикус Леммер. Герт, Герт-механик. Он работал на заводе Форда на Главной улице. Там он познакомился с моей матерью. Она была англичанка. Биверли Энн Симмонс из отдела запчастей.
Она была стройная, хорошенькая.
Ее отца звали Мартин Фитцрой Симмонс. Мой английский дедушка. Я его никогда не видел, хотя меня назвали в его честь.
Ты рассказала мне историю своих родителей. Как твой отец всего добился сам. Мой отец был не такой. Тринадцать лет мать твердила ему, что он должен открыть собственное дело, но он не хотел.
