— Что это на него нашло?
— Охранник сказал Салли, что тот сошел с ума. Причем он даже не хотел обидеть Салливана, он сказал это просто так. Ну, как муж говорит жене, что она сошла с ума, когда та покупает очередное дурацкое платье. Или вы говорите другу, что он сошел с ума, когда друг заявляет, что хочет подать налоговую декларацию. Ничего особенного, обычное дело. А Салли ужасно обиделся — прыгнул прямо на здоровенного охранника и впился в его ухо зубами. Видели бы вы, как они катались по полу! Кровь брызгала во все стороны, а охранник орал во всю глотку: «Отстань от меня, сумасшедший!» Естественно, от этого Салли еще быстрее работал зубами. Пришлось отлупить его дубинками и посадить на пару месяцев в изолятор. Думаю, это случилось именно из-за того, что его назвали сумасшедшим. Наверное, он обиделся. Тогда Салливан преподнес нам хороший урок. Теперь мы тщательнее выбираем выражения. Судя по всему, Салли очень щепетилен в этом отношении, — пояснил сержант Роджерс и добавил: — А одноухий охранник теперь вообще держит язык за зубами.
Кауэрта вел по коридорам молчаливый сотрудник тюрьмы. Тот держал себя так, словно сопровождает особо опасный, болезнетворный организм. Из-за яркого света, лившегося из недоступных окон, все вокруг казалось нечетким и расплывчатым. По пути журналист, прислушиваясь к звуку шагов, пытался собраться с мыслями. У Кауэрта был свой метод: перед важным интервью он старался забыть обо всем, не думать о том, что ему предстояло сказать или услышать, старался не вспоминать статей, которые он написал, и людей, которых знал. Так он освобождал мозг от посторонних мыслей, чтобы полностью впитать в себя то, что он скоро увидит и услышит.
Считая шаги, Кауэрт досчитал почти до ста, когда они подошли к кабинке с двумя охранниками. От нее в стороны расходились этажи с камерами заключенных, многочисленные лестницы и переходные мостики. В самой середине находилась железная клетка, где стоял стальной стол с двумя скамьями. Стол и скамьи были привинчены к полу, с одной стороны к столу было приварено большое железное кольцо. Кауэрта провели в клетку и предложили сесть на скамью со стороны, противоположной кольцу.
— Подождите здесь. Сейчас приведут этого мерзавца.
Сотрудник тюрьмы, сопровождавший Кауэрта, поспешно покинул клетку и исчез на одной из бесчисленных лестниц.
Внезапно раздался громкий металлический стук, а из невидимого громкоговорителя прозвучал хриплый голос: «Внимание! Приближается конвой!»
Взвыла сигнализация замка, дверь отворилась, и Кауэрт увидел во главе конвоя сержанта Роджерса в бронежилете и каске с пластиковым забралом. Заключенный в оранжевом спортивном костюме перемещался в сопровождении двух охранников. Третий двигался у него за спиной. Конвой ввел заключенного в клетку.
Блэр Салливан ковылял в кандалах. Он был скован по рукам и ногам. Его конвоиры маршировали в ногу, а он прыгал посреди них, как еще не оперившийся птенец или ребенок, пытающийся поспеть за взрослыми на праздничном шествии.
Салливан был невысоким и худым как скелет. Мертвенно-бледная кожа его рук была испещрена фиолетовыми наколками. У него были густые черные волосы с проседью и бегающие темные глаза. Он мгновенно оглядел клетку, позиции, занятые в ней конвоирами, и Мэтью Кауэрта. Презрительно ухмыляясь, Салливан ждал, пока сержант не отстегнет конец цепи, соединявшей кандалы на руках с ножными кандалами, а конвой не спускал с него глаз, взяв дубинки наперевес. Для этих охранников у Салливана тоже нашлась саркастическая усмешка. Сержант пропустил цепь сквозь приваренное к стальному столу кольцо и прикрепил ее свободный конец к широкому кожаному ремню, опоясывавшему заключенного.
— Вот так! Садитесь! — приказал Роджерс.
Трое конвоиров сделали шаг назад, а Салливан осторожно опустился на стальную скамью и впился глазами в Кауэрта. На губах заключенного все еще играла едва заметная усмешка, но теперь все его внимание было обращено на журналиста.
— Можете приступать к разговору, — сказал сержант, вывел конвой из клетки и запер за собой дверь.
— По-моему, они меня недолюбливают, — притворно вздохнув, проговорил Салливан.
— Почему?
— Кажется, они обиделись на меня за то, что я слегка покусал одного из их коллег. — Заключенный захихикал, но тут же захрипел и закашлялся. Он достал из кармана пачку сигарет и коробок спичек, но, чтобы прикурить сигарету, ему пришлось согнуться в три погибели. — Впрочем, мне не обязательно завоевывать их симпатии, — закурив, продолжал Салливан. — Надеюсь, они и так посадят меня на электрический стул… Вас не раздражает дым?
— Нет.
— Весьма удобно, не так ли?
— Что именно?
— Удобно то, что лицам, приговоренным к смертной казни, нет необходимости беспокоиться о своем здоровье и думать о вреде курения. Поэтому-то здесь, в камерах смертников, все курят одну сигарету за другой. Табачным компаниям следовало бы как-то поощрить наше рвение, не правда ли? Впрочем, в нашем положении мы столь же самозабвенно предавались бы и всем остальным излишествам, будь они нам здесь доступны. За неимением выбора приходится курить, ибо состояние здоровья нас и правда уже не заботит. Однако, заболей кто-нибудь серьезно, к примеру раком легких, думаю, правительство штата не стало бы казнить этого больного. У меня такое впечатление, словно наши государственные мужи избегают казнить лиц, страдающих телесными или душевными недугами. Может, они не желают осквернять их болезнями электрический стул? Помните, как пару лет назад в Техасе у одного несчастного случился инфаркт, когда он узнал, что подписан приказ привести в исполнение его смертный приговор? Так его казнь отложили до тех пор, пока он не выздоровеет. Видимо, перемещение больного к электрическому стулу на больничной каталке показалось властям Техаса недостаточно приличным для столь торжественного случая. А еще, помнится, рассказывали о том, как в тридцатые годы в камеру смертников в Нью-Йорке попал один гангстер. Так вот, он стал поглощать пищу в огромных количествах. Он был и так тучным человеком, а тут его и вовсе разнесло от картофеля и макарон. Он рассчитывал разъесться до таких размеров, чтобы не вместиться в электрический стул. Так он пытался избежать своей прискорбной участи. Несчастный, он все-таки ел недостаточно — его впихнули-таки в электрический стул, с большим трудом, но впихнули. Неприглядное, наверное, было зрелище. Скорее всего, к концу церемонии казни этот гангстер напоминал жареную свиную тушу… — С этими словами Блэр Салливан вновь захихикал. — Знаете ли, отсюда, из камеры смертников, ирония судьбы в наш адрес особенно хорошо заметна. А скажите-ка, Кауэрт, вы ведь наверняка тоже убийца?
— Что?!
— Неужели вы никогда не лишали другого человека жизни? Может, вы застрелили кого-нибудь в ходе армейской службы? Ведь, судя по вашему возрасту, вы могли служить во Вьетнаме. Впрочем, вряд ли вы там побывали — обычно у ветеранов вьетнамской войны, готовых погрузиться в пучину воспоминаний, при этих словах туманится взор. Так, может, вы в молодости кого-нибудь случайно задавили на машине? Или вы уговорили доктора провинциальной больницы отключить аппарат искусственного дыхания у вашего престарелого батюшки, упорно не желавшего переселяться на тот свет? Ну, признавайтесь! Неужели вы ни разу не вынудили жену или подругу сделать аборт, не желая, чтобы потомство путалось у вас под ногами на вашем пути к блестящей карьере? А может, вы снабжали кокаином на вечеринках в Майами своих друзей, многих из которых впоследствии погубила пагубная страсть к этому наркотику? Признавайтесь, Кауэрт, вы ведь тоже убийца, а?
