— Вы тяжелый случай, мистер Кауэрт, — проговорил он без злобы и с легким любопытством.
— Что вы имеете в виду, лейтенант?
— Вижу, если вам что-то втемяшится в голову, вы не успокоитесь, пока не добьетесь своего.
— Если вы намекаете на то, что у меня есть серьезный повод сомневаться в том, что Роберт Эрл Фергюсон совершил преступление, в котором его обвинили, вы совершенно правы.
— Можно мне кое-что спросить у вас, мистер Кауэрт?
— Валяйте.
Набрав побольше воздуху в грудь, полицейский наклонился и прошептал:
— Вы видели его. Вы разговаривали с ним. Вы были рядом с ним и могли ощутить его запах, почувствовать его самого. Что, по-вашему, он собой представляет?
— Я не знаю.
— Неужели у вас не бежали мурашки по коже, когда вы разговаривали с Фергюсоном? Разве вы испытали бы такие ощущения, беседуя с ни в чем не повинным человеком?
— Ощущения не в счет, меня интересуют улики.
— Вы правы, конечно, но не пытайтесь убедить меня в том, что журналисты игнорируют свои ощущения. Итак, что, по-вашему, представляет собой Роберт Эрл Фергюсон?
— Не знаю.
— Всё вы знаете!
В этот момент Кауэрт вспомнил драконов, вытатуированных на бледной коже рук Блэра Салливана. Казалось, эти драконы ползут вниз по рукам Салливана, извиваясь в такт сокращениям его мышц. Драконы были блеклого красного и синего цветов с зеленой чешуей. Они выпустили когти и разинули пасти, и, когда Салливан вытягивал руки вперед, чтобы что-нибудь или кого-нибудь схватить, драконы тоже бросались на его жертву. Кауэрту очень хотелось прямо сейчас рассказать полицейскому все, что он услышал от Салливана, но решил приберечь этот козырь.
— Вы никогда не наблюдали за двумя старыми злобными псами, мистер Кауэрт? — негромко спросил Тэнни Браун, вновь наклонившись к журналисту. — Видели, как они сначала топчутся на месте, присматриваясь друг к другу? Я никак не мог понять, почему они иногда бросаются в драку, а иногда нет. Порой они словно что-то чуют и расходятся с миром. При этом они иногда даже виляют своими облезлыми хвостами. А бывает, ни с того ни с сего начинают рычать, скалить клыки и через мгновение уже катаются в пыли с таким остервенением, будто всю жизнь ждали того момента, когда смогут перегрызть друг другу глотку. Как вы думаете, мистер Кауэрт, — немного помолчав, спросил лейтенант, — почему эти псы иногда расходятся с миром, а иногда дерутся?
— Не знаю.
— Наверное, они что-то чувствуют.
— Наверное.
Тэнни Браун прислонился к машине, поднял голову и стал разглядывать пролетавшие в синеве облака. Казалось, он разговаривает с небесами:
— Когда я был маленьким, я считал белых какой-то особой породой людей. И немудрено: ведь только у белых была хорошая работа, были большие машины и красивые дома. Признаюсь, я довольно долго ненавидел белых. Потом я повзрослел. В школе я учился вместе с белыми. Я сражался плечом к плечу с белыми в армии. Потом я вернулся домой, вместе с белыми окончил колледж и стал одним из первых чернокожих полицейских. В то время в полиции служили почти одни белые. Сейчас в полиции двадцать процентов негров, и число их растет. Я сажал в тюрьму и белых, и черных. С каждым днем я узнавал о жизни все больше и больше. Знаете, что я понял? Зло не зависит от цвета кожи. Ему все равно, какого вы цвета. Злые люди бывают белыми, черными, желтыми, зелеными, красными. Какими угодно. Это не очень сложно понять, не правда ли, мистер Кауэрт? — спросил лейтенант, возвращаясь с неба на землю.
— Да, совсем не сложно.
— Ну и слава богу. Мы же простые деревенские жители. А я вообще уже старый пес и что-то нутром чую.
Кауэрт и Браун стояли возле машины, уставясь друг на друга. Наконец лейтенант вздохнул и провел огромной ладонью по коротко остриженным волосам:
— Все это довольно смешно.
— Что именно?
— Придет время, и вы сами всё поймете… Кстати, куда вы направляетесь?
— Искать клад.
— Можно мне с вами? — усмехнувшись, спросил полицейский. — Искать клад весело. Я ведь полицейский, и мне на работе недостает радости и веселья. У нас в лучшем случае в ходу черный юмор… Или вы лучше поедете один, а я буду за вами следить?
Кауэрт понял, что от лейтенанта ему не избавиться, и распахнул дверцу:
— Садитесь в машину.
Несколько миль они проехали в полном молчании. Кауэрт внимательно следил за дорогой, а Браун с отсутствующим видом смотрел в окно. Наконец молчание стало действовать журналисту на нервы, и он заерзал на сиденье. Обычно ему удавалось раскусить человека почти с первого взгляда, но что представляет собой Тэнни Браун, он так до сих пор и не понял. Журналист покосился на погруженного в свои мысли полицейского и в очередной раз попытался оценить его, как диковинную вещь перед началом аукциона. Скромный коричневый костюм свободно висел на широкоплечем и мускулистом полицейском, как на вешалке, словно Браун специально заказал его на два размера больше, чем надо, чтобы казаться в нем меньше. Несмотря на жару, узел его красного галстука был затянут под самый воротник бледно-голубой рубашки. Протерев платком очки в тонкой золотой оправе и нацепив их на нос, лейтенант Браун выглядел почти профессором-культуристом. Потом полицейский извлек блокнот и по-журналистски стремительно что-то в него записал. Закрыв блокнот, он убрал ручку, снял очки, помахал рукой в воздухе, словно прогоняя посетившие его мысли, и сказал, кивнув в сторону окна:
— Десять лет назад здесь все было по-другому. А двадцать лет назад все здесь было не таким, как десять лет назад.
— В каком смысле?
— Видите автозаправочную станцию? Ресторан, где проезжающие едят, не выходя из машин? Магазин самообслуживания? Цифровые колонки с компьютерным управлением на заправке?
— Вижу. Ну и что?
— Пять лет назад здесь была крошечная бензоколонка. Ее держал старикашка, наверняка состоявший в пятидесятые годы в ку-клукс-клане. Здесь было два ржавых насоса. Над заправкой болтался звездно-полосатый флаг, а на стене была вывеска: «Тавары для рыбакоф и ахотникоф». В пяти словах хозяин умудрился сделать четыре орфографические ошибки. Но место его заправки было первоклассное. Он продал ее и заработал кучу денег. Теперь наверняка живет себе припеваючи в каком-нибудь коттеджном поселке под названием «Лисий лес», или «Щучий омут», или «Елисейские поля», — рассмеялся Браун. — Неплохо устроился. Когда выйду на пенсию, я тоже не прочь переехать на Елисейские поля. А может, я переселюсь в Валгаллу? Кажется, для полицейского это более уместно. Или для этого мне нужно пасть в бою с мечом в руке?
— Пожалуй, да. — Журналист чувствовал себя не в своей тарелке. Ему казалось, что широкоплечий полицейский заполнил собой весь салон автомобиля, словно, помимо своего материального тела, он обладал еще множеством других, непостижимых и пока невидимых Кауэрту свойств и качеств. — Так, говорите, здесь многое изменилось?
