— Посудите сами. Мы едем по хорошему асфальту, положенному на деньги налогоплательщиков. Теперь у нас всем заправляют крупные корпорации. Хотите поменять масло в двигателе вашего автомобиля — поезжайте в мастерскую, принадлежащую корпорации. Вам нужно поставить пломбу в зуб — обращайтесь в ассоциацию зубных врачей. Хотите что-нибудь купить — идите в торговый центр. Теперь нападающий в школьной футбольной команде чаще всего чернокожий, и при этом сын учителя, а лучший защитник другой команды — белый, и при этом сын слесаря.
— Однако там, где живет бабушка Фергюсона, не заметно особых перемен.
— Это точно. Там настоящий заповедник старого Юга — грязь и нищета. Летом жарко, зимой холодно. Печка на дровах, удобства на дворе. Там действительно ничего не изменилось. Такие места еще есть, но именно по контрасту с ними хорошо заметно, как сильно изменилось все остальное.
— Современная автозаправочная станция — это, конечно, замечательно, — сказал Кауэрт, — но что происходит в головах у людей?
— Разумеется, люди меняются гораздо медленнее, — рассмеялся Браун. — Все в равной степени аплодируют и чернокожему сыну учителя, когда он делает меткий бросок, и белому сыну слесаря, когда он его отважно парирует. Однако, если чернокожий парень захочет встречаться с сестрой белого или наоборот, думаю, аплодисменты сразу стихнут. Впрочем, вам, журналистам, должно быть, это известно лучше меня.
Кауэрт кивнул, хотя и не вполне понимал, с какой целью лейтенант сделал это замечание — чтобы поддразнить его, оскорбить или сделать ему комплимент. Они ехали вдоль какой-то придорожной стройки. Желтый бульдозер ровнял зеленое поле, оставляя позади полосу красной земли. Бульдозер ревел и грохотал, рабочие в касках и промокших от пота комбинезонах складывали в штабеля деревянные брусья и шлакобетонные блоки. Когда машина миновала стройку и грохот бульдозера утих, Кауэрт спросил:
— А где сегодня Уилкокс?
— Брюс занимается авариями, которые случились сегодня ночью. Я отправил его на вскрытие пострадавших в качестве официального свидетеля. Это заставляет задуматься о том, что в машине лучше пристегиваться, не пить за рулем, а строительным рабочим вроде тех, что мы с вами только что видели, лучше не выдавать зарплату по четвергам.
— Думаете, Уилкокс сам этого не понимает?
— Никому не вредно вспоминать об этом почаще. Кроме того, присутствие на вскрытии закаляет нервную систему.
— Думаете, Уилкокс станет от этого хладнокровнее?
— Безусловно. Рано или поздно он обязательно научится держать себя в руках в любой ситуации. Кроме того, он очень проницательный и наблюдательный человек. Вы не поверите, но мало кто умеет так хорошо работать с людьми и бережно обращаться с уликами. На самом деле он выходит из себя не так уж и часто.
— Хорошо бы он сдержался, когда вы допрашивали Фергюсона.
— Боюсь, вы все еще не поняли, как все мы были взвинчены из-за убийства девочки.
— Вы и сами прекрасно знаете, что это не оправдание.
— Вы так ничего и не поняли. Вы просто не желаете меня понимать.
Эти слова слегка смутили Кауэрта, но спустя пару минут он вновь принялся за свое:
— Вы представляете себе, что произойдет, когда я напишу, что Уилкокс ударил Фергюсона?
— Я догадываюсь, что, по-вашему, произойдет.
— Дело Фергюсона будет пересмотрено.
— Не исключено.
— У меня складывается такое впечатление, словно вы что-то знаете, но не говорите.
— Ничего подобного. Я просто понимаю, как работает система, о которой мы говорим.
— Система не допускает избиения подозреваемого, чтобы добиться от него признания.
— Разве я говорил, что мы его избивали? Я сказал, что Уилкокс просто влепил Фергюсону пару пощечин. Ладонью, не кулаком. Он просто хотел привести его в чувства. По-вашему, добиться признания от убийцы легко и просто? Кроме того, он во всем признался почти через сутки после этих пощечин. Не вижу никакой связи между этими пощечинами и его признанием.
— Фергюсон утверждает другое.
— Не сомневаюсь, что, по его словам, мы его непрерывно пытали.
— Да.
— Не давали ему ни есть ни пить, все время над ним измывались, не пускали в туалет, запугивали? Разумеется, эти методы известны и стары как мир. Значит, он говорит именно это?
— Практически да. Вы это отрицаете?
— Разумеется, отрицаю, — усмехнулся Браун. — Все было не так. В противном случае мы выбили бы из этого скрытного подонка гораздо более убедительное признание. Мы узнали бы, как он уговорил Джоанну сесть к нему в машину, куда он дел свою одежду и кусок ковра из своей машины.
Слова полицейского были очень убедительны.
— Надеюсь, вы упомянете в вашей статье, что я вполне официально отрицаю все домыслы Фергюсона? — спросил лейтенант.
— Обязательно.
— Но на общую тональность статьи это не повлияет?
— Не повлияет.
— Мне кажется, что вы почему-то предпочитаете верить Фергюсону, а не мне.
— Я этого не говорил.
— Почему же его версия событий кажется вам правдоподобнее моей?
— Этого я тоже не говорил.
— Ну да! — Браун повернулся к Кауэрту, яростно сверкая глазами. — Это типичный журналистский прием. Вы всегда пишете: «Я просто объективно излагаю все версии происшедшего, и пусть читатель сам разберется в том, где правда, а где ложь!»
Опешивший репортер кивнул, соглашаясь. Полицейский покачал головой и отвернулся к окну.
Они миновали перекресток, о котором говорил Блэр Салливан, и Кауэрт стал вглядываться в даль.
— Что вы ищете? — спросил его Браун.
— Несколько ив и дренажную трубу под дорогой.
Полицейский нахмурился, задумавшись.
— Езжайте прямо, — наконец сказал он. — Не очень быстро. Это место вон там. — И он показал пальцем вперед. — Мы нашли ивы, что нам искать теперь? — спросил Браун, когда они остановились.
— Я и сам точно не знаю.
— Не валяйте дурака, мистер Кауэрт!
— Мы будем искать в дренажной трубе. Мне сказали, что надо искать в дренажной трубе.
— Кто вам это сказал? И что там надо искать?
— Пока не скажу, — покачал головой журналист. — Сначала поищем…
Полицейский возмущенно фыркнул и пошел вслед за Кауэртом. Тот спустился по откосу и разглядывал ржавое жерло дренажной трубы, выглядывавшее из кустов среди камней, мха и вездесущего мусора. Кроме пивных банок, пластиковых бутылок и бумажных оберток, у трубы валялись чей-то старый ботинок и заплесневелый кусок жареной курицы. Из дренажной трубы сочилась черная струйка грязной воды. Немного поколебавшись, журналист сполз вниз, к трубе, — кусты цеплялись за одежду, ноги скользили в грязи. Полицейский без колебаний пополз вслед за журналистом.
