Но эта самая твердь просто вывела меня из терпения. Мне
захотелось обязательно узнать, что она означает. Я опять заговорил о ней, и Том
старался растолковать мне, как мог. Когда человек произносит замечательную
речь, сказал он, то в газетах пишут, что от криков народа содрогнулась небесная
твердь. Он еще сказал, что они всегда так пишут, но никогда не разъясняют, что
это такое. Вот он и думает, что это просто значит на открытом воздухе, и притом
где-то в вышине. Согласитесь, что это довольно-таки разумное объяснение, и оно
меня вполне удовлетворило. Так я ему и сказал. Том очень обрадовался и говорит:
– Ну вот и прекрасно, а кто старое помянет, тому глаз вон.
Хоть я и сам как следует не знаю, что такое небесная твердь, но имей в виду:
когда мы высадимся в Лондоне, она у нас содрогнется как миленькая.
Потом он сказал, что эрронавт – это человек, который летает
на воздушных шарах, и еще сказал, что Том Сойер-Эрронавт звучит куда шикарнее,
чем Том Сойер-Путешественник, и что мы обязательно прославимся на весь мир,
если только все у нас пойдет хорошо, а он теперь ни гроша не даст за то, чтобы
называться путешественником.
В середине дня у нас все было готово для высадки.
Чувствовали мы себя очень хорошо и здорово гордились, и все время наблюдали в
подзорную трубу, совсем как Колумб, когда он открывал Америку. Но, кроме
океана, ничего не было видно. День клонился к вечеру, солнце село, а земля все
еще не показывалась. Мы никак не могли взять в толк, в чем тут дело, но решили,
что в конце концов она появится, и продолжали держать курс на восток, только
поднялись повыше, чтобы в темноте не наткнуться на какую-нибудь колокольню или
на гору.
Я нес вахту до полуночи, после меня заступил Джим, а Том все
не ложился. Он сказал, что капитаны кораблей при приближении к земле всегда так
поступают: они остаются на вахте все время.
Когда наконец забрезжил рассвет, Джим вдруг вскрикнул. Мы
вскочили, посмотрели вниз, и точно: там была земля, везде кругом, насколько
хватал глаз, совершенно ровная желтая земля. Давно ли мы летим над ней? Этого
мы не знали. Ни деревьев, ни холмов, ни городов – ничего не было видно, и
потому Джим с Томом приняли эту землю за море. Они думали, что это океан и что
стоит мертвый штиль. Но, между прочим, мы летели на такой высоте, что, если б
даже внизу бушевала буря, нам все равно в темноте показалось бы, что стоит
штиль.
В страшном волнении бросились мы к подзорной трубе и стали
всюду искать Лондон, но его и в помине не было, да и вообще нигде не было видно
никаких следов человеческого жилья, и ни озер, ни рек мы тоже не обнаружили.
Том совсем растерялся. Он сказал, что совершенно иначе представлял себе Англию,
он всегда думал, что Англия похожа на Америку. Пока что он предложил нам
позавтракать, а потом спуститься вниз и попросить, чтоб нам указали кратчайшую
дорогу в Лондон. На завтрак у нас много времени не ушло – мы просто как на
иголках сидели от нетерпения. Когда мы начали спускаться, сделалось теплее, и
вскоре мы сбросили с себя меха. Между тем становилось все теплее и теплее, а
потом стало совсем жарко. К тому времени, когда мы очутились в самом низу, у
нас прямо вся кожа пузырями покрылась!
Мы остановились футах в тридцати от земли – если, конечно,
песок можно назвать землей, – а это был чистейший песок. Мы с Томом слезли вниз
по лестнице и решили немножко побегать, чтобы размять ноги. Получилось очень
здорово – ноги мы, конечно, размяли, да только песок был горячий, как
раскаленные уголья, и обжигал нам пятки. Вдруг видим – кто-то к нам
приближается. В это время Джим стал кричать.
Обернулись мы, смотрим – скачет он как полоумный, делает нам
какие-то знаки и орет не своим голосом. Слов-то мы разобрать не могли, но все
равно здорово перепугались и повернули назад к шару. Подойдя поближе, мы
поняли, что он кричит. И тут-то мне сразу дурно стало.
– Бегите! Спасайтесь! Это лев, я его в подзорную трубу вижу!
Бегите, ребята, мчитесь что есть силы. Он удрал из зверинца, а поймать-то его
некому!
Том понесся стрелой, а у меня сразу ноги подкосились, –
знаете, как оно бывает, когда вам во сне приснится, будто за вами привидение
гонится.
Том добежал до лестницы, взобрался на несколько ступенек и
остановился, ожидая меня. Не успел я поставить ногу на первую ступеньку, как
Том приказал Джиму отчаливать. Но Джим – он совсем голову потерял от страха – и
говорит, что позабыл, как это делается. Тогда Том полез дальше и велел мне
следовать за ним, а лев уж тут как тут – подскакивает к нам с диким ревом, ну
и, понятно, у меня поджилки так затряслись, что я и вовсе пошевелиться не смею,
– подниму, думаю, одну ногу, а вторая-то сразу и отнимется.
Но Том уже вскарабкался на борт. Он направил шар вверх, и
как только конец лестницы повис футах в десяти или двенадцати от земли, мы
снова остановились. Лев с ревом бесновался подо мной – он изо всех сил старался
допрыгнуть до лестницы, и мне всякий раз казалось, что до меня остается
каких-нибудь четверть дюйма. Да, замечательно было сознавать, что ему до меня
не добраться, просто замечательно, и я весь преисполнился благодарности –
вернее, моя верхняя половина: я ведь только цеплялся за лестницу, а наверх
взобраться никак не мог, и оттого моей нижней половине было очень плохо и
страшно. Знаете, это редкий случай, чтоб в человеке все так перепуталось, и я
никому ничего этакого не пожелаю.
Том спросил меня, как теперь со мной быть, но я и сам не
знал. Он спросил: смогу ли я продержаться, покуда он отведет шар в безопасное
место, подальше от льва? Я отвечал, что, пожалуй, смогу, если только он не
станет подниматься выше, чем сейчас, стоит только ему подняться повыше, я сразу
же растеряюсь и упаду. Уж это точно.
– Ладно, – говорит он, – теперь держись, – и пустил шар в
ход.
– Не так быстро, – кричу, – у меня голова кружится!
Шар рванулся с места с быстротой молнии. Том тут же замедлил
ход, и мы спокойно поплыли над песком, но меня все-таки тошнило. Не очень-то
приятно, когда все под тобой скользит и плывет, а кругом такая тишина – ни
единого звука не слышно.
Однако вскоре до меня донеслось даже слишком много звуков –
это лев нас догнал. Его рычанье привлекло других львов, и они со всех сторон
длиннющими прыжками кинулись к нам. Я и оглянуться не успел, как подо мной уже
скакало не меньше двух десятков львов, и все они рвались к моей лестнице,
огрызаясь и лязгая зубами. Вот таким-то порядком летели мы над песком, а львы
изо всех сил старались сделать так, чтоб мы вовек не забыли про нашу встречу с
ними. А тут еще и другое непрошеное зверье явилось, – ну и поднялась там внизу
такая свалка, что только держись.
