– Господи боже ты мой! – говорю я. – А документы у тебя на
это есть. Том Сойер?
– Есть, вот они тут, и я их все время изучаю. Можешь сам
посмотреть, если хочешь. От Нью-Йорка до Тихого океана две тысячи шестьсот
миль, а от одного края Великой Пустыни до другого – три тысячи двести. Площадь
Соединенных Штатов – три миллиона шестьсот тысяч квадратных миль, площадь
пустыни – четыре миллиона сто шестьдесят две тысячи. Сахарой можно накрыть все
Соединенные Штаты – до последнего дюйма, а туда, где края выступают, можно
засунуть Англию, Шотландию, Ирландию, Францию, Данию и всю Германию в придачу.
Да, сэр, всю родину смелых и все эти страны можно начисто запрятать под Великой
Сахарой, да еще две тысячи квадратных миль песка останется.
– Да, – говорю я, – тут уж я и вовсе ничего не понимаю.
Выходит, господь положил на Сахару столько же трудов, сколько на Соединенные
Штаты и все прочие страны. Он, наверно, не меньше двух или трех дней эту
пустыню создавал.
Тут Джим вмешался в наш разговор:
– Нет, Гек, неправильно ты говоришь. Я так думаю, что эту
пустыню вовсе никто не создавал. Ты только погляди на нее. Погляди – и увидишь,
что я прав. От пустыни какой прок? Никакого. От нее никакой выгоды быть не
может. Верно я говорю, Гек?
– Пожалуй, верно.
– Ведь правда, масса Том?
– Может, и правда. Валяй дальше.
– Если от чего-нибудь никакого проку нет, то его зря
создали, правда?
– Правда.
– Ну вот! Разве господь бог создавал что-нибудь зря? Вы мне
ответьте.
– Конечно, нет. Не создавал.
– Тогда зачем же он пустыню создал?
– Валяй, валяй. В самом деле, зачем он создал пустыню?
– Масса Том, мое мнение такое: он никогда ее не создавал, то
есть у него и в мыслях ничего такого не было, он и вовсе за это дело не брался.
Сейчас я вам все растолкую, и вы тогда увидите. Все было точно так же как
бывает, когда строится дом. Что вы тогда делаете с мусором и щепками, которые
остаются? Вы берете их, вывозите и сбрасываете в кучу на каком-нибудь пустом
участке. Ну, вот я и думаю, что точно так же оно и было. Когда господь бог
собрался построить мир, он взял множество камней и сложил их в кучу, а потом
взял много земли и тоже сложил в кучу рядом с камнями, а потом взял песок, и
его тоже там рядом, в кучу сложил. Затем он начал. Отмерил он немного камней,
земли и песку, сложил их вместе и сказал: "Это Германия", а после
приклеил к ней ярлык и поставил в сторону сушиться; потом отмерил еще немножко
камней, земли и песку, сложил их вместе и сказал: "Это Соединенные
Штаты", приклеил на них ярлык и поставил в сторонку сушиться; и так далее
и тому подобное – пока не настал субботний вечер. Тогда он оглянулся и увидел,
что все они созданы и что очень даже хороший мир он за такое короткое время
создал. Вдруг он заметил, что землю и камни он отмерил точно, а вот песку-то
очень много осталось, а как это так вышло, он и сам позабыл. Стал он глядеть,
нет ли где поблизости пустого участка, и увидел это место, и сильно
обрадовался, и велел ангелам забрать весь песок, да и свалить его сюда. Вот что
я про это думаю – я думаю, что Великую Сахару вовсе никто не создавал, она
просто так, случайно получилась.
Я сказал, что это и в самом деле веский аргумент, Джим еще
ни разу такого не приводил. Том сказал то же самое. Однако он добавил, что
аргументы – это в конце концов одни лишь теории, и больше ничего; а теории
ничего не доказывают, от них только та польза, что можно немножко выиграть
время и отдохнуть, ежели ты совсем запутался, стараясь найти что-нибудь, чего
найти невозможно. Потом он говорит:
– Теории еще чем плохи: в них обязательно где-нибудь
неувязка найдется, стоит только посмотреть как следует. Вот и с Джимовой теорией
то же самое. Посмотри, сколько миллиардов звезд на небе. Как же так вышло, что
звездного материала было ровно столько, сколько надо, и ничего не осталось?
Почему на небе нет кучи песку?
Но у Джима ответ уже был готов, я он сказал:
– Ну, а Млечный Путь – это что такое, хотел бы я знать. Вы
мне скажите, что такое Млечный Путь?
Мое мнение такое, что это был решающий удар. Конечно, это
просто мнение просто мое мнение, – и другие могут по-другому думать, но я
высказал его тогда и придерживаюсь его теперь. Да, это был решающий удар. И
главное – попал он Тому не в бровь, а прямо в глаз. Он ни слова вымолвить не
мог. У него был такой ошарашенный вид, словно ему в спину гвоздями выстрелили,
Он только и нашелся сказать, что готов скорее вести умные разговоры с лягушкой,
чем со мной и с Джимом. Но это всякий может сказать, и я заметил, что люди
всегда так поступают, когда кто-нибудь им два очка вперед даст. Том Сойер
просто устал от этой темы.
Вот, значит, мы снова вернулись к разговору о величине
Сахары, и чем больше сравнивали ее то с тем, то с другим, то с третьим, тем
огромнее, благороднее и величественнее она нам казалась. В конце концов, роясь
в цифрах, Том вдруг обнаружил, что Сахара такой же величины, как Китай. Он
показал нам, сколько места он занимает на карте и во всем мире. Да, это было
здорово, и я сказал:
– Сколько раз я слышал разговоры про эту пустыню, но никогда
не думал, что она такая важная.
Том рассердился:
– Важная? Сахара – важная! Ведь есть же такие люди! Если
что-нибудь имеет огромные размеры, значит оно важное, а больше они и знать
ничего не хотят. Она только и видят, что величину. Да ты на Англию погляди!
Ведь это самая важная страна в мире, а ее можно засунуть Китаю в жилетный
карман. Да это еще что попробуй найди-ка ее там, в кармане, когда она тебе
снова понадобится.
Вдруг мы видим, что вдали, на самом краю пустыни, стоит
низкий холм. Том оборвал свою речь, схватил подзорную трубу, дрожа от волнения,
поглядел в нее и сказал;
– Вот он – тот самый, который я все время искал, это уж
точно. А если это так, значит это тот самый холм, в который дервиш привел
человека и показал ему все сокровища мира.
Мы тоже уставились на холм, а Том начал рассказывать нам
историю из "Тысячи и одной ночи".
Глава 10
Холм с сокровищами
Том сказал, что дело было так.
Однажды в знойный летний день по пустыне тащился пешком
дервиш. Он прошел целую тысячу миль и был нищий, голодный и несчастный. Вдруг,
примерно в том месте, где мы сейчас находимся, он повстречал погонщика с сотней
верблюдов и попросил у него подаяния. Но погонщик верблюдов сказал, что
подавать ему нечего.
Дервиш спрашивает:
