– Полдоллара, если ты доставишь меня к Капитолию за полчаса,
и еще четверть доллара в придачу, если довезешь меня за двадцать минут!
– Идет! – отвечает негр.
Нат вскочил в карету, захлопнул дверцу, и они со страшным
грохотом и треском понеслись вперед по самой скверной дороге, какая только есть
на свете. Нат просунул руку в петли, вцепился в них что было силы, но вдруг
карета натыкается на камень, взлетает в воздух дно у нее отваливается, а когда
она снова упала вниз ноги Ната очутились на земле, и он видит, что если не
поспеет за клячами, то тут ему и крышка. Он до смерти перепугался, однако взялся
за дело не за страх а за совесть: уцепился за петли, ноги у него так и
замелькали. Бежит он во весь дух и что есть силы орет кучеру: останови, мол; да
и народ на улицах тоже вопит – ведь все видят, как он под каретой ногами
перебирает, а голова и плечи, из окон видать, внутри болтаются, и все понимают,
какая страшная грозит ему опасность. А кучер-то – чем громче люди кричат, тем
громче он гикает, пуще прежнего понукает своих кляч, а сам орет не своим
голосом: "Вы не бойтесь, хозяин, уж я вас к сроку доставлю, вы не
беспокойтесь!" Ему-то кажется, будто все его погоняют, и понятно – он
из-за своего крика ничего расслышать не может. И вот таким порядком несутся они
вперед, и тот, кто это видит, просто холодеет от ужаса, а когда они, наконец,
подъехали к Капитолию, то все сказали, что еще никто никогда так быстро не
ездил. Лошади стали. Нат в полном изнеможении свалился наземь, а когда его
вытащили, он был весь в пыли, в лохмотьях и босой, но зато он успел как раз
вовремя, захватил президента, вручил ему письмо, и все вышло как следует
президент тут же его помиловал; Нат дал негру полдоллара прибавки вместо
четверти – он ведь понимал, что, не будь этой кареты, ему бы ни за что не
попасть туда к сроку.
Да, это было замечательное приключение, и Тому Сойеру приходилось
всячески козырять своей раной, чтобы не ударить лицом в грязь.
Так вот, мало-помалу слава Тома начала меркнуть, потому что
у людей появились новые темы для разговоров – сперва скачки, потом пожар, потом
цирк, потом большой аукцион невольников, а сверх всего затмение. Ну, и тут, как
всегда бывает в подобных случаях, устроили молитвенное собрание, и уж теперь
никто больше не говорил о Томе, а он просто вне себя был от возмущения.
Вскоре Том совсем загрустил и целыми днями ходил как
потерянный, а когда я стал спрашивать, из-за чего он так мается, он сказал, что
у него скоро сердце разорвется от тоски: годы, мол, идут, он стареет, никто
нигде не воюет, и не видит он никакого способа покрыть себя славой. Сказать по
правде, все мальчишки про себя так думают, но я никогда еще не слыхал, чтобы
кто-нибудь да прямо так и заявил об этом.
Ну вот он и принялся выдумывать разные планы, как бы ему
стать знаменитостью. И очень скоро его осенило, и он предложил принять меня и
Джима. Том Сойер всегда был человеком щедрым и великодушным. Есть много ребят,
которые подлизываются к тебе, если у тебя что-нибудь хорошее завелось, но когда
им самим случится наткнуться на что-нибудь хорошее, они тебе ни слова не
скажут, а постараются все это прикарманить. Но за Томом Сойером этого греха
никогда не водилось.
Бывают же такие люди – начнет он ходить вокруг глотая
слюнки, когда у тебя появилось яблоко, и выпрашивать огрызок, но уж если яблоко
попалось ему, а ты попросил огрызок у него и напомнил, как однажды тоже давал
ему огрызок, он тебе такую рожу состроит, да еще и скажет, что век будет тебя
помнить, но вот только огрызка ты не получишь. Но, между прочим, я заметил, что
им всегда за это воздается. Подождите – сами увидите. Том Гукер всегда так
поступал, и что же? Не прошло и двух лет, как он утонул.
Ну вот, отправились мы в лес, и Том рассказал нам, что он
придумал. Он придумал стать крестоносцем.
– А что это такое – крестоносец? – спрашиваю я.
Посмотрел он на меня с презрением, – он всегда так делает,
если ему стыдно за человека, – и говорит:
– Гек Финн, неужто ты не знаешь, что такое крестоносец?
– Нет, – говорю я, – не знаю и знать не хочу. До сих пор я
без них обходился и, как видишь, жив и здоров. Но как только ты мне скажешь, –
я узнаю, вот и хорошо будет. Не понимаю, зачем стараться узнавать про разные
вещи и ломать себе голову над ними, если они, может, никогда мне и не
понадобятся? Вот, например, Ланс Уильямс. Научился он говорить на языке
индейцев чокто
[1],
да только у нас тут никогда ни одного чокто не бывало,
покуда не явился один – рыть ему могилу. Ну, так что же это такое –
крестоносец? Но только я тебя предупреждаю: если на него требуется патент, то
ты на нем много не заработаешь. Вот Билл Томпсон…
– Патент! – говорит он. – В жизни не видывал такого идиота.
При чем тут патент? Крестоносцы ходили в крестовые походы.
"Уж не спятил ли он?" – подумал я было. Но нет, он
был в полном сознании и спокойно продолжал:
– А крестовый поход – это война за то, чтобы отобрать Святую
Землю
[2] у язычников.
– Какую имение Святую Землю?
– Ну, просто Святую Землю – она только одна и есть.
– А нам-то она на что?
– Да как же ты не понимаешь? Она находится в руках у
язычников, и наш долг отобрать ее у них.
– А почему же мы позволили им захватить ее.
– Ничего мы им не позволяли. Они всегда ею владели.
– Ну, раз так, она их собственность. Разве нет?
– Разумеется, собственность. Разве я сказал, что нет?
Я немного подумал, но так и не уразумел, в чем тут дело.
– Знаешь, Том Сойер, уж этого я понять не могу. Если у меня
есть ферма и она моя, а другой человек хочет ее отобрать, то разве справедливо
будет, если он…
– Ох, ни черта ты не смыслишь, Гек Финн! Это же не ферма,
это совсем другое. Видишь ли, дело вот в чем. Они владеют землей – просто
землей – и больше ничем, но наши – евреи и христиане – сделали эту землю
святой, так нечего им теперь ее осквернять. Мы ни минуты не должны терпеть
такой позор. Мы обязаны немедленно отправиться в поход и отобрать ее у них.
– Н-да, в жизни не встречал я такого запутанного дела.
Допустим, у меня есть ферма, а другой человек…
– Говорю тебе, что ферма тут совсем ни при чем. Фермерство –
это самое обыкновенное дело, и больше ничего, а тут нечто возвышенное – тут
замешана вера, а не какие-нибудь низменные занятия.
