– А я разве это отрицаю? Я ведь что говорю – если бы
что-нибудь могло случиться дважды и притом совершенно одинаково, то это и в
самом деле был бы хороший урок. Таких вещей очень много, и они учат человека
уму-разуму, – это и дядя Абнер всегда говорил. Да ведь есть еще сорок миллионов
других случаев таких, которые два раза в жизни не повторяются, – и пользы от
них ровно столько, сколько от оспы. Положим, ты заболел оспой. Какой тебе прок,
если ты понял, что надо было сделать прививку? А теперь и от прививки никакого
проку не будет, потому что оспой два раза не болеют. Правда, дядя Абнер
говорил, что человек, который хоть раз схватил быка за рога, знает раз в
шестьдесят или семьдесят больше, чем тот, который этого не делал; и еще он
говорил, что человек, который тащит кота домой за хвост, приобретает такие
знания, которые ему всегда пригодятся и никогда не будут лишними. Но я должен
тебе сказать, Джим, что дядя Абнер всегда терпеть не мог тех людей, которые
пытались извлечь урок из чего попало, хотя бы…
Но Джим уже спал. У Тома был довольно смущенный вид. Знаете,
человеку всегда не по себе, если он говорил очень красиво и думал, что другой
им восхищается, а тот взял да уснул. Конечно, ему бы не следовало так засыпать,
ведь это нехорошо, да только чем красивее человек говорит, тем скорее вы
уснете; и если подумать, так тут никто и не виноват – оба хороши.
Джим захрапел; сперва он тихонько посапывал, потом захрюкал,
потом захрапел еще громче и издал с полдюжины таких звуков, какие можно
услышать, когда последние остатки воды просачиваются сквозь дырку в ванне;
потом раздалось еще несколько подобных же звуков, только посильнее, а после он
как запыхтит да зафыркает, словно корова, которая вот-вот задохнется, – а когда
человек дошел до этой точки, он уже своего предела достиг, и теперь он может
разбудить всякого, хотя бы тот находился в другом квартале да в придачу
проглотил целую чашку опия. А сам он хоть бы что – не просыпается и баста, хотя
весь этот жуткий шум раздается всего в каких-нибудь трех дюймах от его же собственного
уха. И это самая удивительная вещь на свете, скажу я вам. Но стоит чиркнуть
спичкой, чтобы зажечь свечу, – и от этого еле слышного шороха он тут же
проснется. Хотел бы я знать, в чем тут дело, да только в этом никак разобраться
невозможно. Взять хотя бы Джима: всю пустыню перепугал, всех зверей собрал –
они издалека сбежались посмотреть, в чем там дело, и сам он был к шуму всех
ближе, – и вот, оказывается, он единственное существо, которому до этого шума
дела нет. Мы орали и гикали на него – и все без толку. Однако чуть только
раздался какой-то тихий, слабый звук, да только непривычный, он сразу же
проснулся. Да, сэр, я все это обдумал, и Том тоже, и все равно никак не
разобраться, почему человек не слышит своего собственного храпа.
Джим сказал, что он и не спал вовсе; он только глаза закрыл,
чтоб лучше слышать.
Том сказал, что никто его ни в чем не обвиняет.
Тут у Джима сделался такой вид, словно он готов от своих
слов отказаться. По-моему, он решил поговорить о чем-нибудь другом, потому что принялся
ругать погонщика верблюдов. Люди всегда так поступают, если их поймали на
чем-нибудь, всегда стараются сорвать свою злость на других. Он поносил
погонщика как только мог, и мне пришлось с ним соглашаться, а потом начал изо
всех сил расхваливать дервиша, и мне и тут пришлось с ним соглашаться.
Но Том сказал:
– Я что-то не совсем в этом уверен. Вот вы говорите, что
этот дервиш был страшно щедрый, добрый и не эгоист, да только я ничего такого в
нем не нахожу. Он ведь не искал другого бедного дервиша, верно? Если уж он не
эгоист, то пошел бы туда сам, набрал бы себе полный карман драгоценностей и
успокоился. Нет, сэр, ему подавай человека с сотней верблюдов. Он как можно
больше сокровищ забрать хотел.
– Да как же, масса Том, ведь он хотел честно поделить их
поровну, он же только пятьдесят верблюдов просил.
– Потому что он знал, что потом всех получит.
– Но ведь он же сказал тому человеку, что он ослепнет, масса
Том.
– Сказал, конечно, потому что знал, какой у него характер.
Ему как раз такого человека и надо было – такого, который никогда не доверяет
чужим словам и не верит в чужую честность, потому что у него у самого ее нету.
По-моему, есть очень много таких людей, как этот дервиш. Они жульничают направо
и налево, но так, что другому человеку всегда кажется, будто он сам себя
обжулил. Они все время придерживаются буквы закона, и потому до них никак не
доберешься. Они тебе глаза мазать не будут – о, нет, это был бы грех! – но они
знают, как заговорить тебе зубы, чтобы ты сам себя этой мазью намазал, чтобы
вышло, будто ты сам себя ослепил. По-моему, дервиш и погонщик верблюдов
достойная парочка: один – хитрый, подлый и пронырливый, другой – тупой, грубый
и неотесанный. Но все равно оба мерзавцы.
– Масса Том, а как вы думаете, есть сейчас на свете такая
мазь или нет?
– Дядя Абнер говорит, что есть. Он говорит, что такая мазь
есть в Нью-Йорке и что ею мажут глаза деревенским простакам и показывают им все
железные дороги на свете; они попадаются на эту удочку и достают эти дороги, а
потом, когда им намажут мазью второй глаз, то тот человек говорит им "до
свиданья" и уходит восвояси с ихними железными дорогами. Смотрите вон на
тот холм с сокровищами. Вниз!
Мы спустились на землю, но холм оказался вовсе не таким
интересным, как я думал, потому что мы никак не могли найти то место, где они
вошли внутрь за сокровищами. Все же было очень приятно даже просто поглядеть на
тот холм, в котором такое чудо случилось. Джим сказал, что он бы и за три
доллара от такого зрелища не отказался; и я то же самое подумал.
Мы с Джимом очень удивлялись, как это Том может приехать в
большую чужую страну и сразу же найти такой вот маленький горбик и в один миг
отличить его от миллиона таких же точно горбиков. А все потому, что он такой
ученый и от природы такой способный. Мы много говорили про это, но все не могли
взять в толк, как он это делает. Том – это голова, я еще такого умного человека
не видывал, и если б он был постарше, то стал бы знаменитым, как капитан Кидд
[9]
или Джордж Вашингтон. Бьюсь об заклад, что любому из них пришлось бы
попыхтеть, пока бы они этот холм нашли, ну а Тому все нипочем – он проехал
через всю Сахару, да и ткнул прямо в него пальцем с такой легкостью, словно ему
надо было разыскать негра в стае ангелов.
Мы нашли поблизости пруд с соленой водой, наскребли по краям
кучу соли и набили ею шкуры льва и тигра, чтобы они не портились, пока Джим не
начнет их дубить.
