– Ничего подобного. Шар – это шар, а конь – это конь.
Большая разница. Скоро ты скажешь, что дом и корова – одно и то же.
– Клянусь богом, Гек его снова поймал! Теперь ему ни за что
не выкрутиться!
– Заткнись, Джим! Ты сам не понимаешь, что болтаешь. И Гек
тоже. Послушай, Гек, сейчас я тебе все растолкую, чтобы ты понял. Тут дело не в
форме, а в принципе, а принцип у обоих один. Понимаешь?
Я пораскинул мозгами и сказав
– Нет, Том, ни к чему это все. Принципы принципами, да
только остается один большой факт, а именно: то, что может сделать шар, вовсе
не доказывает, что это же самое может сделать конь.
– Да ну тебя, Гек! Ничего ты не понял. Послушай немножко,
это же совершенно ясно. Летим мы по воздуху или нет?
– Летим.
– Хорошо. Теперь скажи: можем мы летать высоко или низко,
как захотим?
– Можем.
– Можем мы повернуть, куда захотим?
– Можем.
– Можем мы спуститься на землю в любом месте, где нам
вздумается?
– Можем.
– Как мы управляем шаром?
– Нажимаем на кнопки.
– Надеюсь, теперь тебе все ясно? В другом случае управление
производится поворотом шпенька. Мы нажимаем на кнопки, а принц поворачивал
шпенек. Как видишь, ни малейшей разницы нет. Я знал, что до тебя дойдет, если
только объяснить как следует.
Он был так счастлив, что даже насвистывать начал. Но мы с
Джимом молчали, и тогда он перестал свистать и с удивлением сказал:
– Неужели ты до сих пор ничего не понял, Гек?
Тогда я сказал:
– Том Сойер, разреши задать тебе несколько вопросов.
– Валяй, – говорит он; и я вижу, что Джим насторожился.
– Насколько я понял, тут все дело в кнопках и в шпеньке,
остальное значения не имеет. Кнопки имеют одну форму, а шпенек – другую, но это
не важно.
– Не важно, раз у них одна и та же сила.
– Прекрасно. Какая сила в свечке и в спичке?
– Огонь.
– В обеих одна и та же?
– Конечно.
– Прекрасно. Допустим, я поджигаю спичкой столярную
мастерскую, что будет с мастерской?
– Она сгорит.
– Ну а если я подожгу свечкой эту пирамиду – сгорит она или
нет?
– Ясно, что нет.
– Отлично. Итак, в обоих случаях огонь один и тот же. Почему
же мастерская горит, а пирамида нет?
– Потому что пирамида вообще гореть не может.
– Ага! Ну а лошадь вообще летать не может!
– Вот так здорово! Посадил-таки его Гек в лужу, говорю я
вам! Эх, и угодил же он в ловушку! Эх… Да…
Тут Джим чуть не задохся от смеха и уж больше ничего сказать
не мог. А Том страшно рассвирепел, видя, как я уложил его на обе лопатки да его
же доводами разбил в пух и прах. Он только и мог сказать, что всякий раз, когда
мы с Джимом начинаем возражать, ему за весь род человеческий краснеть
приходится. Ну а я ничего не сказал, я и так был вполне удовлетворен. Когда мне
удается заткнуть кого-нибудь за пояс, я никогда не похваляюсь и на его счет не
прохаживаюсь, как некоторые. Я тогда думаю, что если б я был на его месте, то
не хотел бы, чтоб он на мой счет прохаживался. По-моему, гораздо лучше быть
великодушным.
Глава 13
Джим едет за трубкой Тома.
Вскоре мы оставили Джима одного летать возле пирамид, а сами
полезли в дыру, которая ведет в тоннель, захватили с собой несколько арабов и
свечки, и там, внизу, в самой середке пирамиды, мы нашли комнату, а в ней
большой каменный ящик, где хранился царь, – в точности, как тот человек в
воскресной школе рассказывал. Только теперь царя не было – его кто-то утащил.
Но я не особенно интересовался внутренностью пирамиды: я подумал, что там,
наверное, водятся привидения, – конечно, не свежие, – ну да мне все равно, я
никаких не люблю.
Потом мы вышли оттуда, сели на маленьких осликов и проехали
немного верхом, потом немного на лодке, а после еще на осликах и наконец
прибыли в Каир. Дорога все время была такая ровная и красивая, какой я еще в
жизни не видывал. По обеим сторонам росли высокие финиковые пальмы, везде
бегали голые ребятишки, а все мужчины были медно-красного цвета, стройные,
сильные и красивые. А до чего удивительный был сам город! Улицы – такие
узенькие, настоящие переулки – были битком набиты народом. Мужчины – в
тюрбанах, женщины – под покрывалами, и все разодетые в яркие, пестрые наряды
всевозможных цветов; и никак нельзя было понять, каким образом люди и верблюды
ухитряются пролезать в такие узкие щели, но они все же ухитрялись; и кругом
были шум и давка. Лавки были тоже такие маленькие, что в них не повернешься, но
заходить туда было незачем: лавочник, поджав ноги, сидел на своем прилавке,
курил длинную изогнутую трубку, разложив все свои товары так, чтобы можно было
достать их рукой, и чувствовал себя как на улице, – все равно проходившие мимо
верблюды задевали его вьюками.
Время от времени какая-нибудь важная персона проносилась по
улицам в своей карете, а впереди бежали разряженные люди, вопили благим матом и
колотили длинными шестами всех, кто не уступал дорогу. Вдруг откуда ни возьмись
появился султан. Он ехал верхом во главе процессии в таком роскошном наряде,
что у всех прямо дух захватило, и все тут же бросились плашмя на землю и лежали
на брюхе, пока он не проехал. Я забыл лечь, но мне помог вспомнить один парень
– тот, что бежал впереди с шестом.
Были там и церкви, да только здешние жители до того глупы,
что вместо воскресенья празднуют пятницу и нарушают день субботний. Когда
заходишь в эти церкви, надо снимать башмаки. В церкви находились толпы мужчин и
мальчиков, они сидели кучками на каменном полу и страшно шумели. Том сказал,
что они учат наизусть свои уроки из корана – они думают, что это библия, а те,
кто понимает, что коран не библия, те предпочитают в это дело не вмешиваться и
знай себе помалкивают. Я в жизни такой огромной церкви не видывал. Она была до
того высокая, что прямо голова кружилась, когда вверх посмотришь. Церковь в
нашем городе ничто по сравнению с этой, – если засунуть ее в эту, люди подумали
бы, что это ящик с галантерейным товаром.
