– А разве вера велит нам отбирать землю у людей, которым она
принадлежит?
– Конечно! Так оно всегда и бывало.
Джим только головой покачал и говорит:
– Масса Том, я так думаю, что тут где-то ошибка, уж
наверняка тут ошибка. Я сам человек верующий и много верующих людей знаю, да
только не видал я никого, кто бы так поступал.
Тут Том совсем рассвирепел и сказал:
– От такой непроходимой тупости заболеть можно. Если б
кто-нибудь из вас прочит что-нибудь по истории, вы бы узнали, что Ричард
Львиное Сердце
[3],
и папа римский, и Готфрид Бульонский
[4],
и множество
других благороднейших и благочестивейших людей больше двухсот лет подряд били и
резали язычников, стараясь отобрать у них их землю, и все это время они по
горло плавали в крови, и после всего этого здесь, в захолустье штата Миссури,
нашлось два тупоголовых деревенских остолопа, которые вообразили, будто лучше
их понимают, кто прав и кто виноват! Ну и нахальство же!
Да, конечно, после этого все дело представилось нам совсем в
другом свете, и мы с Джимом почувствовали себя очень неловко, и нам стыдно
стало, что мы такие легкомысленные. Я совсем ничего не мог сказать, а Джим – он
тоже помолчал немного, а потом и говорит:
– Ну, теперь, по-моему, все в порядке: уж если и они не
знали, так нам, беднягам, и пробовать нечего разбираться. А раз это наш долг,
мы должны взяться его исполнить и постараться как следует. Но, по правде
говоря, мне так же жалко этих язычников, как и вам самому, масса Том. Очень
трудно убивать людей, которых ты не знаешь и которые тебе ничего плохого не
сделали. Вот в чем дело-то. Если б мы пришли к ним – мы все трое – и сказали,
что мы голодны, и попросили чего-нибудь поесть, может, они такие же, как все
другие люди, как вы думаете? Уж наверное они накормили бы нас, и тогда…
– Что тогда?
– Я, масса Том, вот как понимаю. Ничего у нас не выйдет. Мы
не сможем убивать этих несчастных чужеземцев, которые ничего худого нам не
делают, до тех пор, пока мы не поупражняемся, – я это точно знаю, масса Том,
совершенно точно. Но если мы возьмем парочку топоров – вы, и я, и Гек – и
переправимся через реку нынче ночью, когда луна скроется, и вырежем ту больную
семью, что живет возле Снай, и подожжем их дом, и…
– Ох, заткнись же ты наконец! У меня просто голова заболела.
Не хочу я больше спорить с дураками вроде тебя и Гека Финна. Вечно вы не о том
говорите, и не хватает у вас мозгов понять, что нельзя судить о чистом
богословии с точки зрения законов об охране недвижимого имущества.
Но вот это уж было несправедливо со стороны Тома. Джим ничего
худого не хотел сказать, и я тоже. Мы ведь отлично знали, что мы не правы, а он
прав, и просто хотели уразуметь, в чем тут суть, вот и все. И единственная
причина, почему он не мог объяснить все так, чтобы мы поняли, – это наше
невежество, да, да, и тупость, я этого вовсе не отрицаю, да только разве мы в
этом виноваты?
Но он и слушать больше не стал, сказал только, что если бы
мы захотели как следует взяться за это дело, тогда он, Том, наорал бы
тысчонку-другую рыцарей, заковал их с ног до головы в стальные латы, назначил
меня лейтенантом, Джима маркитантом, сам принял верховное командование, смел
всю шайку язычников в море, словно стаю мух, и в ореоле славы прошел бы
триумфальным маршем по всему свету. Но уж если у нас не хватало разума
воспользоваться этим случаем, он больше никогда нам ничего такого предлагать не
станет. И не стал. Уж если он вобьет себе что-нибудь в голову, его ни за что с
места не сдвинешь.
Ну да я на него не обиделся. Я человек миролюбивый и никогда
не ссорюсь с людьми, которые мне ничего не сделали. Я так рассудил: если
язычнику ничего не надо, то и мне ничего не надо. Ну и дело с концом.
Том взял этот план из книги Вальтера Скотта
[5] – он вечно
ее перечитывал. По-моему, это довольно-таки дикий план, потому что ему бы ни за
что не удалось набрать столько людей, а если бы даже и удалось, то его бы
наверняка разбили в пух и прах.
Я взял эту книгу, прочел все, что там сказано, и, насколько
я понял, туговато пришлось большинству из тех, кто бросил свои фермы и
отправился в крестовый поход.
Глава 2
Подъем воздушного шара.
Так вот, значит, Том придумывал один план за другим, но в
каждом было какое-нибудь слабое место, и ему приходилось их бросать. Наконец он
просто в отчаяние пришел. В это время газеты в Сент-Луисе много писали о
воздушном шаре, который должен полететь в Европу, а Том начал подумывать, не
отправиться ли ему туда посмотреть, что это за шар, да все никак не мог
решиться. Однако газеты не унимались, и тогда ему пришло в голову, что если
теперь не поехать, так, может, больше никогда не представится другого случая
увидеть воздушный шар. К тому же он узнал, что Нат Парсонс едет туда, ну и,
понятно, это решило дело. Ведь Нат Парсонс, когда вернется, непременно станет
хвастать, что видел шар, и тогда ему, Тому, придется слушать да помалкивать, а
уж этого он стерпеть не мог. Вот он и попросил меня и Джима поехать вместе с
ним, и мы поехали.
Шар оказался замечательный – огромный, с крыльями, лопастями
и разными тому подобными штуками, совсем непохожий на те шары, какие рисуют на
картинках. Он был привязан на краю города, на пустыре, в конце Двенадцатой
улицы, а кругом толпился народ, и все насмехались над шаром и над его
изобретателем – тощим, бледным малым, с глазами как у помешанного, – и все
утверждали, что шар не полетит. Изобретатель приходил в ярость, бросался на них
с кулаками и говорил, что они тупые скоты, однако наступит день, и они поймут,
что им довелось встретить одного из тех, кто возвышает народы и создает
цивилизацию, а у них не хватило мозгов это уразуметь. И тогда на этом самом
месте их собственные дети и внуки воздвигнут ему памятник, который переживет
века, а имя его переживет и самый памятник.
