Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, и в головах у нас
бродило много разных мыслей, но мы все время молчали, и лишь изредка кто-нибудь
промолвит словечко-другое – когда уж совсем от страха выдержать не может. Ночь
тянулась медленно-медленно. Мы летели довольно низко. В лунном свете все
казалось таким приятным и красивым; виднелись славные, уютные сельские домики,
слышались разные домашние звуки, и нам так хотелось попасть туда, но не тут-то
было! Мы лишь проносились над ними, словно привидение, не оставляя за собой
никаких следов.
Позднее ночью, когда даже по звукам, по воздуху и по запахам
чувствовалось, что уже около двух часов, – так я по крайней мере думал, – Том
проговорил:
– Профессор лежит очень тихо, он, наверное, уснул, и нам уже
пора…
– Что пора? – спросил я шепотом и весь замер от страха,
потому что догадался, о чем он думает.
– Пробраться туда, связать его и спустить шар на землю, –
говорит Том.
– Нет уж, сэр, – отвечаю я ему, – сиди-ка ты смирно, Том
Сойер, и выбрось это из головы.
А Джим – у него даже дух захватило, до того он был
перепуган.
– О масса Том, – говорит он, – не надо! Стоит вам только к
нему притронуться – и нам крышка, ей-богу, крышка! Я ни за что к нему не
подойду, ни за что на свете! Масса Том, ведь он же совсем рехнулся.
Том зашептал:
– Вот потому-то мы и должны действовать. Если б он не
рехнулся, я бы ни за что отсюда не ушел, ни за какие деньги. Я ведь уже привык
к этому шару, и мне теперь даже не страшно отрываться от земли. Да, если б
только он был в своем уме… Ясно, что ни один здравомыслящий человек не станет
летать с сумасшедшим, который собирается облететь весь земной шар, а потом всех
утопить. Мы должны действовать, а не ждать, покуда он проснется. Может, это наш
последний шанс. Пошли!
Но у нас от таких слов только поджилки затряслись, и мы
заявили, что не двинемся с места. Тогда Том сказал, что сам пойдет и посмотрит,
нельзя ли подобраться к машине, которая управляет шаром, и спустить шар на
землю. Напрасно мы просили и умоляли его не делать этого, он и слушать не
хотел. Встал он на четвереньки и тихонько пополз вперед, а мы, затаив дыхание,
следили за ним.
Добравшись до середины лодки, он пополз еще медленнее, так
что мне казалось, будто он уже целый год ползет. Наконец мы увидели, что он
добрался до головы профессора, осторожно приподнялся, долгим взглядом посмотрел
ему в лицо и прислушался. Глядим – он уже ползет к профессорским ногам: там
были рулевые кнопки. Туда он дополз благополучно и уже тихонько подбирался к
кнопкам, как вдруг – бац! – что-то с шумом падает вниз. Том бросается ничком на
дно и лежит, словно мертвый. Профессор пошевелился и спросил: "Что
такое?" Но мы все молчим, словно воды в рот набрали, и тогда он начинает
что-то бормотать и ворочаться, словно проснуться хочет, а я чувствую, что сию
минуту помру со страху.
Тут как раз на луну нашла туча, и я чуть не закричал от
радости. Луна все глубже и глубже запрятывалась в тучу, и стало так темно, что
мы уже не могли разглядеть Тома. Вскоре стал накрапывать дождь, и мы услышали,
как профессор возится со своими канатами и прочими приспособлениями и клянет
погоду. Мы очень боялись, как бы он не прикоснулся к Тому – ведь тогда нам всем
конец и помощи ждать неоткуда. Но Том уже полз обратно, и когда мы
почувствовали, что он трогает руками наши колени, у меня сразу дыханье сперло,
и сердце у меня провалилось куда-то вниз к остальным внутренностям. Ведь в
темноте-то я не мог разобрать – Том это или профессор, и, конечно, был уверен,
что это именно профессор и есть.
Ох ты господи! Я был счастлив, что он вернулся, как только
может быть счастлив человек, который оказался в воздухе с полоумным. В темноте
нельзя спускать шар на землю, и потому мне очень хотелось, чтобы дождь шел как
можно дольше и чтобы Том сидел на месте и перестал наводить на нас такой страх.
Мое желание исполнилось. Дождь моросил всю ночь, – она вовсе не была такой
длинной, как нам показалось, – а на рассвете небо прояснилось, и весь мир стал
такой красивый, серенький и приятный, и так славно было снова увидеть поля и
леса, и лошадей и коров, которые тихо стояли и думали о чем-то. А потом
поднялось веселое, сверкающее солнце, и тут мы вдруг почувствовали, что нас
совсем разморило от усталости, и не успел я оглянуться, как мы все уже спали.
Глава 3
Том объясняет.
Заснули мы часа в четыре, а проснулись около восьми.
Профессор угрюмо сидел на корме. Он дал нам поесть, но велел оставаться на носу
и не заходить дальше середины лодки.
Если человек был очень голоден, а потом вдруг наелся до
отвала, то все сразу выглядит куда лучше, чем прежде, и на душе у него как-то
легче становится, даже если он летит на воздушном шаре с гением. Мы даже
разговаривать начали.
Меня очень беспокоил один вопрос, и в конце концов я сказал:
– Том, мы ведь на восток летели?
– На восток.
– А с какой скоростью?
– Ты же слышал, что профессор говорил, когда он тут
бесновался. Он сказал, что иногда мы летим со скоростью пятьдесят миль в час,
иногда девяносто, иногда сто, а если поднимется сильный ветер, скорость может
достичь трехсот миль в час. Когда нам понадобится ветер, да к тому же попутный,
мы должны подняться повыше или спуститься пониже – только и всего.
– Так я и думал. Профессор соврал.
– Как так?
– Да так. Если б мы летели с такой скоростью, мы бы уже
давно пролетели Иллинойс, верно?
– Верно.
– Ну вот, а мы его еще не пролетели.
– А ты почем знаешь?
– Я по цвету узнал. Мы все еще находимся над Иллинойсом. Сам
можешь убедиться, что Индианы пока не видно.
– Что с тобой, Гек? Уж не спятил ли ты? Разве можно штаты по
цвету узнавать?
– Можно.
– Да при чем же тут цвет?
– При том! Иллинойс зеленый, а Индиана розовая. Ну-ка, покажи
мне внизу что-нибудь розовое, если можешь. Нет, сэр, тут все зеленое.
– Индиана розовая? Что за чушь!
– Вовсе это не чушь, я сам видел на карте, что она розовая.
В жизни я еще не видывал, чтобы человек так возмущался.
– Знаешь, Гек Финн, – говорит он мне, – если б я был таким
остолопом, как ты, я бы давно уже за борт прыгнул. Он на карте видел! Да неужто
ты воображаешь, что каждый штат в природе такого же цвета, как на карте?
