– Скажи-ка, Том Сойер, для чего, по-твоему, существует
карта? Ведь она сообщает нам о фактах?
– Разумеется.
– Ну, а как же она может сообщать нам о фактах, если она все
врет?
– Ох ты, болван несчастный! Ничего она не врет.
– Нет, врет!
– Нет, не врет!
– Ну ладно, если она не врет, тогда, значит, все штаты
разного цвета. Что ты на это скажешь, Том Сойер?
Том видит, что он попал впросак, и Джим тоже это видит.
Признаться, очень я обрадовался, потому что нелегко взять верх над Томом
Сойером. Джим хлопнул себя по ляжке и говорит:
– Вот это здорово! Ничего не поделаешь, масса Том, заткнул
он вас за пояс, что верно, то верно. – Тут он снова хлопает себя по ляжке и
добавляет: – Ну до чего здорово!
Никогда я так не радовался. А ведь я вовсе не думал говорить
что-нибудь умное – оно у меня само вырвалось. Я болтал, что в голову придет, и
не думал ни о чем таком, как вдруг оно возьми да и выговорись. Они вовсе этого
не ожидали, да я и сам тоже. Как будто человек жевал себе потихоньку кусок
кукурузной лепешки, ни о чем не думая, и вдруг ему на зуб попадается алмаз. В
первую минуту он обязательно подумает, что это просто камешек какой-нибудь, и
до тех пор не догадается, что это алмаз, покуда не вытащит его изо рта, не
счистит с него песок, крошки и прочую дрянь и не посмотрит на него. И как же он
тут удивится, да и как обрадуется! Ну и, конечно, он будет страшно гордиться
своей находкой, хотя, если как следует разобраться, то ясно, что особой заслуги
тут нет, – ведь не занимался же он специально розысками алмазов. Подумайте
немножко – и сами увидите, в чем тут разница.
Понимаете, такая случайная находка – это ерунда. Вот если вы
его специально искали – тогда совсем другое дело. В такой кукурузной лепешке
всякий нашел бы алмаз, но ведь и не всякому такая лепешка попадается. Вот в чем
заслуга того парня, и вот в чем моя заслуга. Я вовсе не хочу сказать, что я
какой-нибудь особенный человек; навряд ли мне бы это еще раз удалось, но в тот
раз мне это удалось – вот и все, что я хочу сказать. И я совсем не подозревал,
что способен на такую штуку, и совсем не думал о ней, даже и не пытался, – все
равно как вот вы сейчас. Сидел я совсем тихо, тише воды, ниже травы – и вдруг
ни с того ни с сего оно у меня вырывается.
Я часто вспоминаю об этом случае и отлично помню все, что
было вокруг, как будто оно произошло неделю назад. Я и сейчас все это перед
собой вижу: привольные поля, леса и озера на сотни миль кругом протянулись,
города и поселки тут и там мелькают, профессор сидит за столом, склонившись над
картой, а на снастях Томова шапка трепыхается – он ее туда на просушку повесил.
А особенно запомнилась мне одна птичка – футах в десяти от нас. Она летела с
нами в одну сторону и изо всех сил старалась не отстать, а мы ее все время
обгоняли; да еще поезд, там внизу, – он тоже все гнался за нами: извивается
между деревьями и фермами и знай себе выпускает из трубы длинную ленту черного
дыма. А иногда из трубы вырывалось маленькое белое облачко, – ты уж давно
позабыл о нем, как вдруг – чу! – до тебя еле-еле доносится коротенький,
слабенький вздох… Да ведь это же паровозный свисток! Ну так вот, оставили мы и
птичку и поезд далеко-далеко позади, – и между прочим, без всякого труда.
Но Том был не в духе. Сперва он заявил, что мы с Джимом
слабоумные болтуны, а потом говорит:
– Предположим, художник рисует рыжего теленка и большого
рыжего пса. Что он должен сделать прежде всего? Он должен нарисовать их так,
чтобы ты мог сразу же отличить их друг от друга, стоит тебе только взглянуть.
Понимаешь? Ну вот. Теперь скажи, нужно ли ему красить их обоих в рыжий цвет?
Ясно. что нет. Вот он и покрасит одного из них в синий цвет, и уж тогда-то ты
их не перепутаешь. То же самое с картой. Вот почему все штаты раскрашивают
разными цветами: чтобы ты их не перепутал.
Однако я никак не мог понять, к чему он клонит, да и Джим
тоже. Джим покачал головой и говорит:
– – Ах, масса Том, если б вы знали, до чего глупы эти
художники, вы б еще подумали, стоит ли их брать, чтоб доказать какой-нибудь
факт. Вот я вам сейчас расскажу, и тогда вы сами увидите. Смотрю я однажды –
сидит себе один из них на задворках у Хэнка Уильямса и рисует. Подошел я к нему
и вижу, что рисует он старую корову-пеструху – у нее еще один рог обломан, – да
вы сами знаете, про какую я говорю. Спрашиваю, значит, я его, зачем он ее
рисует, а он мне говорит, что когда нарисует, то получит за картину сто
долларов. Масса Том, да ведь он же мог за пятнадцать долларов купить эту самую
корову, и я ему так и сказал. И представьте себе, сэр, он только головой
покачал, художник-то этот, и знай малюет себе дальше. Ей-богу, масса Том,
ничего-то они не понимают.
Тут Том просто из себя вышел. Я давно заметил, что так почти
всегда бывает с человеком, которого переспорили. Он велел нам попридержать
языки, может, говорит, мы тогда одумаемся. Вдруг он видит где-то там внизу
городские часы, берет подзорную трубу, смотрит на них, потом смотрит на свою
серебряную луковицу, потом снова на часы, а потом опять на луковицу и говорит:
– Странно! Эти часы почти на целый час вперед. Спрятал он
свою луковицу, но вскоре заметил внизу еще одни часы, посмотрел на них, а они
тоже на час вперед. Том очень удивился.
– Странно, – говорит, – не могу понять, в чем тут дело.
Взял он тогда подзорную трубу, разыскал еще одни часы, глянь
– а они опять же на час вперед. Смотрю: у Тома глаза на лоб полезли, дыханье
сперло.
– Черт возьми, – говорит он, – ведь это же долгота!
Тут я совсем перепугался.
– Что еще случилось? – говорю.
– Случилось то, что эта старая калоша одним махом пролетела
над Иллинойсом, над Индианой и Огайо, а теперь мы уже находимся на восточном
конце штата Пенсильвания или Нью-Норк, или где-нибудь по соседству.
– Врешь!
– Честное слово! Со вчерашнего вечера мы продвинулись на
пятнадцать градусов долготы от Сент-Луиса. Все эти часы идут верно. Мы уже
почти восемьсот миль пролетели.
Я, конечно, не поверил, но все равно меня дрожь пробрала.
Ведь я по собственному опыту знал: меньше чем за две недели так далеко даже на
плоту вниз по Миссисипи не уедешь.
Джим между тем сидел в глубоком раздумье. Вдруг он
спрашивает:
– Масса Том, вы сказали, что эти часы идут верно?
– Разумеется, верно.
– Но ведь ваши часы тоже идут верно?
– В Сент-Луисе они шли верно, а здесь они на час отстают.
