– Масса Том, уж не хотите ли вы сказать, что время не везде
одинаковое?
– Вот именно, что не везде.
Джим очень огорчился и говорит:
– Мне просто больно слушать, что вы так говорите, масса Том,
мне просто стыдно слушать. А вы еще такое воспитание получили. Да, сэр, у тети
Полли сердце разорвется, если она это услышит.
Том с изумлением поглядел на Джима, но ничего не ответил, а
Джим продолжал:
– Масса Том, откуда взялись люди в Сент-Луисе? Их создал
господь бог. Откуда взялись люди здесь, где мы сейчас находимся? Их тоже создал
господь бог. Разве все они не дети божьи – и те и другие? Ясно, что да. Почему
же он создал такую дискриминацию?
– Дискриминация! В жизни не видывал подобного невежества.
Никакой тут дискриминации нет. Вот, например, он создал тебя и еще кое-кого из
своих детей черными, а всех прочих белыми. Так как же ты это назовешь?
Джим понял, что крыть ему нечем. А Том и говорит:
– Вот видишь, он устраивает дискриминацию, когда ему
вздумается. Но только тут дискриминацию устроил не бог, а человек. Господь бог
создал день, и он создал ночь, но время изобрел не он, и не он распределил его
между разными местами. Это сделал человек.
– Неужто, масса Том? Неужто это человек сделал?
– Разумеется, человек.
– А кто ж ему позволил?
– Никто. Он и не спрашивал вовсе.
Джим на минутку задумался, а потом произнес:
– Да, тут уж я молчу. Я бы так рисковать не стал. Есть же
такие люди, которые ничего не боятся. Идут себе напролом и плюют на все.
Выходит, что повсюду всегда на час разница, масса Том?
– На час? Ничего подобного! На каждый градус долготы разница
в четыре минуты. Понятно? Пятнадцать градусов дают час, тридцать – два часа, и
так далее. Например, когда в Англии уже вторник и час ночи, то в Нью-Йорке еще
понедельник и всего восемь часов вечера.
Джим немного отодвинулся от Тома, и по всему видно было, что
он обижен. Он сидел на своем ящике, покачивая головой, и что-то бормотал про
себя. Я подошел к нему, погладил его по колену, приласкал. Мало-помалу он
успокоился и говорит:
– Чтоб масса Том мог такое сказать! Вторник в одном месте,
понедельник в другом, и все это в один день! Гек, здесь, наверху, не место для
шуток. Два дня за один день! Как это ты засунешь два дня в один день? Разве
можно засунуть два часа в один час? Или засунуть двоих негров в шкуру одного
негра? Или влить кувшин виски в маленькую кружку? Нет, сэр, ничего у вас все
равно не получится. Послушай, Гек, а вдруг этот вторник пришелся на новый год?
Выходит тогда, в одном месте новый год, а в другом еще старый, и все это в одну
и ту же минуту? Чушь несусветная – вот что это такое! Не могу я этого
вытерпеть, не могу я слушать, когда такое говорят.
Тут он весь как задрожит, посерел прямо, А Том ему говорит:
– Да что с тобой? В чем дело?
Джим с трудом отвечает:
– Масса Том, ведь вы пошутили, правда? Ведь не бывает же
такого на самом деле?
– Нет, я не шучу, так оно и есть.
Джим снова затрясся и говорит:
– Тогда, значит, если на тот понедельник придется
светопреставление, то в Англии его вовсе не будет и мертвые не встанут из
могил. Не надо нам туда ехать, масса Том. Пожалуйста, поверните эту штуку
обратно, я хочу быть там, где…
В этот самый миг мы вдруг увидели такое, что сразу вскочили,
забыв обо всем на свете, да так и застыло, вытаращив глаза.
Том промолвил:
– Да ведь это… – тут у него даже дух захватило. –
Провалиться мне на этом месте! Да ведь это океан!
От таких слов у нас с Джимом тоже дух захватило. Стоим мы
все как окаменелые, но зато счастливые, потому что никто из нас ни разу не
видал океана и вовсе даже никогда не надеялся увидеть. А Том все приговаривает:
– Атлантический океан. Атлантика. Вот это здорово, нечего
сказать! Это он, и на него смотрим мы. Мы, а не кто-нибудь! Прямо не верится,
до чего здорово!
Потом мы увидели густую тучу черного дыма, а когда подлетели
ближе, то поняли, что это город. Ух, и городище же это был! С одного боку тесно
в ряд стояли корабли… "Уж не Нью-Йорк ли это", – подумали мы и
принялись судить да рядить, но не успели оглянуться, как город уже ушел из-под
нас и унесся назад, а мы очутились прямо над океаном, и штормовой ветер со
страшной силой помчал нас вперед. Тут мы сразу опомнились, скажу я вам!
Кинулись мы на корму, подняли крик и стали умолять
профессора повернуть обратно, высадить нас на землю и отпустить к родным, –
ведь они так о нас беспокоятся, а если с нами что-нибудь случится, то могут
просто помереть с горя; но он выхватил свой пистолет и погнал нас назад.
Пришлось нам воротиться на прежнее место. Знал бы кто, каково нам было!
От земли теперь осталась одна тоненькая полоска вроде
змейки-далеко-далеко, на самом краю воды, а под нами на сотни миллионов миль
простирался бесконечный океан, с бешеным ревом вздымая огромные валы. Мелкие
брызги рассыпались по гребням. Кое-где барахтались одинокие жалкие кораблики.
Они то накренялись с борта на борт, то тыкались вверх носом или кормой. Вскоре
и кораблей не стало, и теперь все небо и весь океан были наши. Никогда не
видывал я места просторнее и пустыннее.
Глава 4
Буря.
Кругом становилось все более мрачно и уныло. Над нами было
огромное, бездонное небо, внизу простирался совершенно пустой океан – одни
волны и больше ничего. Вокруг нас, там, где небо сходится с водой, было кольцо
совершенно правильное круглое кольцо, и казалось, что мы застряли в самом
центре – тютелька в тютельку. Хотя мы и неслись с бешеной скоростью, словно
степной пожар, но все равно ни на дюйм не продвигались вперед и никак не могли
выбраться из этого самого центра. Нас просто мороз по коже подирал – уж до того
это было странно и непонятно.
Вокруг стояла такая тишина, что мы тоже стали говорить
шепотом. Постепенно нас до того жуть одолела, что и вовсе разговаривать
расхотелось. Вот мы и принялись "мыслить", как Джим выражается, и
очень долго сидели молча.
