— Трудно им, наверно, пришлось с этим поездом, — сказал
Ансельмо. — Меня там не было, — пояснил он Роберту Джордану. — В деле был отряд
Пабло, отряд Эль Сордо, Глухого, — мы его сегодня увидим, — и еще два отряда,
все здешние, с гор. Я в то время уходил на ту сторону.
— Еще был тот, светлый, у которого имя такое чудное, — сказал
цыган.
— Кашкин.
— Да. Никак не запомню. И еще двое с пулеметом. Их тоже
прислали из армии. Они не смогли тащить за собой пулемет и бросили его. Уж
наверно, он весил меньше девчонки, будь старуха рядом, им бы от него не
отделаться. — Он покачал головой, вспоминая все это, потом продолжал: — Я в
жизни ничего такого не видел, как этот взрыв. Идет поезд. Мы его еще издали
увидели. Тут со мной такое сделалось, что я даже рассказать не могу. Видим,
пускает пары, потом и свисток донесся. Потом — чу-чу-чу-чу-чу-чу, и поезд все
ближе и ближе, а потом вдруг взрыв, и паровоз будто на дыбы встал, а кругом
грохот и дым черной тучей, и кажется, вся земля встала дыбом, и потом паровоз
взлетел на воздух вместе с песком и шпалами. Ну, как во сне! А потом грохнулся
на бок, точно подбитый зверь, и на нас еще сыплются комья после первого взрыва,
а тут второй взрыв, и белый пар так и повалил, а потом maquina как застрекочет
— та-тат-тат-та! — Выставив большие пальцы, он заработал кулаками вверх и вниз
в подражание ручному пулемету. — Та! Та! Тат! Тат! Та! — захлебывался он. — В
жизни такого не видал! Из вагонов посыпали солдаты, а maquina прямо по ним, и
они падают наземь. Я тогда себя не помнил, случайно задел рукой maquina, а
ствол у нее — ну прямо огонь, а тут старуха как залепит мне пощечину и кричит:
«Стреляй, болван! Стреляй, или я тебе голову размозжу!» Тогда я стал стрелять и
никак не слажу с ружьем, чтобы не дрожало, а солдаты уже бегут вверх по
дальнему холму. Потом мы подошли к вагонам посмотреть, есть ли там чем поживиться,
а один офицер заставил своих солдат повернуть на нас — грозил им: расстреляю на
месте. Размахивает револьвером, кричит на них, а мы стреляем в него — и все
мимо. Потом солдаты залегли и открыли огонь, а офицер бегает позади с
револьвером, но мы и тут никак в него не попадем, потому что из maquina
стрелять нельзя — поезд загораживает. Офицер пристрелил двоих солдат, пока они
там лежали, а остальные все равно не идут. Он еще пуще ругается, и наконец они
поднялись, сначала один, потом по двое, по трое, и побежали на нас и к поезду.
Потом опять залегли и опять открыли огонь. Потом мы стали отступать —
отступаем, maquina все стреляет через наши головы. Вот тогда-то я и нашел эту
девчонку среди камней, где она спряталась, и мы взяли ее с собой. А солдаты до
самой ночи за нами гнались.
— Да, там, должно быть, нелегко пришлось, — сказал Ансельмо.
— Есть что вспомнить.
— Это было единственное настоящее дело, которое мы сделали,
— сказал чей-то низкий голос. — А что ты сейчас делаешь, ленивый пьянчуга, непотребное
отродье цыганской шлюхи? Что ты делаешь сейчас?
Роберт Джордан увидел женщину лет пятидесяти, почти одного
роста с Пабло, почти квадратную, в черной крестьянской юбке и кофте, с толстыми
ногами в толстых шерстяных чулках, в черных сандалиях на веревочной подошве, со
смуглым лицом, которое могло бы служить моделью для гранитной скульптуры. Руки
у нее были большие, но хорошей формы, а густые, волнистые, черные волосы узлом
лежали на затылке.
— Ну, отвечай, — сказала она цыгану, не обращая внимания на
остальных.
— Я разговариваю с товарищами. Вот это динамитчик, к нам
прислан.
— Знаю, — сказала женщина. — Ну, марш отсюда, иди смени
Андерса, он наверху.
— Me voy, — сказал цыган. — Иду! — Он повернулся к Роберту
Джордану. — За ужином увидимся.
— Будет шутить, — сказала ему женщина. — Ты сегодня уже три
раза ел, я считала. Иди и пошли ко мне Андерса.
— Hola! — сказала она Роберту Джордану, протянула руку и
улыбнулась. — Ну, как твои дела и как дела Республики?
— Хороши, — сказал он и ответил на ее крепкое рукопожатие. —
И у меня и у Республики.
— Рада это слышать, — сказала женщина. Она смотрела ему
прямо в лицо и улыбалась, и он заметил, что у нее красивые серые глаза. — Зачем
ты пришел, опять будем взрывать поезд?
— Нет, — ответил Роберт Джордан, сразу же почувствовав к ней
доверие. — Не поезд, а мост.
— No es nada. Мост — пустяки. Ты лучше скажи, когда мы будем
еще взрывать поезд? Ведь теперь у нас есть лошади.
— Как-нибудь в другой раз. Мост — это очень важно.
— Девушка сказала мне, что твой товарищ умер, тот, который
был вместе с нами в том деле с поездом.
— Да.
— Какая жалость. Я такого взрыва еще никогда не видела. Твой
товарищ знал свое дело. Он мне очень нравился. А разве нельзя взорвать еще один
поезд? Теперь в горах много людей. Слишком много. С едой стало трудно. Лучше бы
уйти отсюда. У нас есть лошади.
— Сначала надо взорвать мост.
— А где это?
— Совсем близко.
— Тем лучше, — сказала женщина. — Давай взорвем все мосты,
какие тут есть, и выберемся отсюда. Мне здесь надоело. Слишком много народу.
Это к добру не приведет. Обленились все — вот что меня злит.
Вдали за деревьями она увидела Пабло.
— Borracho! — крикнула она ему. — Пьянчуга! Пьянчуга
несчастный! — Она весело взглянула на Роберта Джордана. — Сунул в карман
кожаную флягу и теперь отправится в лес и будет там пить один. Совсем спился.
Такая жизнь для него погибель. Ну, я очень рада, что ты к нам пришел. — Она
хлопнула его по спине. — Эге! А с виду тощий! — Она провела рукой по его плечу,
прощупывая мускулатуру под фланелевой рубашкой. — Ну, так. Я очень рада, что ты
пришел.
— Я тоже.
— Мы столкуемся, — сказала она. — Выпей вина.
— Мы уже пили, — сказал Роберт Джордан. — Может, ты выпьешь?
— Нет, до обеда не стану. А то изжога будет. — Она опять
увидела Пабло. — Borracho! — крикнула она. — Пьянчуга! — И, обернувшись к
Роберту Джордану, покачала головой. — Ведь был настоящий человек! А теперь
спета его песенка! И вот что я еще хочу тебе сказать — слушай. Не обижай
девушку, с ней надо поосторожнее. Я о Марии. Ей много чего пришлось вытерпеть.
Понимаешь?
— Да. А почему ты это говоришь?
— Я видела, какая она вернулась в пещеру после встречи с
тобой. Я видела, как она смотрела на тебя, прежде чем выйти.
— Я немного пошутил с ней.
— Она у нас была совсем плоха, — сказала жена Пабло. —
Теперь начинает отходить, и ее надо увести отсюда.
— Что ж, Ансельмо может проводить ее через линию фронта.
