Он пошел в блиндаж и при свече просмотрел документы:
сложенный пополам кусочек шелка, трехцветный, как флаг Республики, с печатью
СВР в центре, salvoconducto — охранное удостоверение, или пропуск, в котором
было проставлено имя Андреса, его возраст, место рождения и указано данное ему
поручение (все это Роберт Джордан написал на листке, вырванном из записной
книжки, и поставил штамп СВР), и, наконец, четыре сложенных листочка донесения
Гольцу, обвязанные шнурком и запечатанные воском с оттиском металлической
печати СВР, которая была вправлена в деревянную ручку резинового штампа.
— Такие я уже видел, — сказал начальник поста и вернул
Андресу кусочек шелка. — Они у вас у всех есть. Но без такой бумажки это ничего
не значит. — Он взял salvoconducto и снова прочел его с начала до конца. —
Откуда ты родом?
— Из Виллаконехоса, — сказал Андрес.
— Что там у вас растет?
— Дыни, — сказал Андрес. — Это всему свету известно.
— Кого ты там знаешь?
— А что? Ты разве сам оттуда?
— Нет. Но я там бывал. Я из Аранхуэса.
— Спрашивай о ком хочешь.
— Опиши Хосе Ринкона.
— Который содержит кабачок?
— Вот-вот.
— Бритая голова, толстобрюхий, и глаз немного косит.
— Ну, раз так, значит, эта бумажка действительна, — сказал
тот и протянул ему листок. — А что ты делаешь на их стороне?
— Наш отец перебрался в Вильякастин еще до начала движения,
— сказал Андрес. — Это на равнине, за горами. Там мы и жили, когда началось
движение. А с тех пор я в отряде Пабло. Но я тороплюсь, друг. Надо поскорее
доставить это.
— А что там у вас делается, на фашистской территории? —
спросил начальник поста. Он не торопился.
— Сегодня было много tomate, — горделиво сказал Андрес. —
Сегодня на дороге пыль стояла столбом. Сегодня перебили весь отряд Глухого.
— А кто это Глухой? — недоверчиво спросил офицер.
— Вожак одного из самых лучших отрядов в горах.
— Не мешало бы вам всем перейти на республиканскую
территорию и вступить в армию, — сказал офицер. — Развели партизанщину, а это
чепуха. Не мешало бы перейти сюда и подчиниться нашей дисциплине. А если
партизанские отряды понадобятся, мы их сами пошлем.
Андрес был наделен почти сверхъестественным терпением. Он
спокойно продирался через проволоку. И этот допрос его тоже не взволновал. И
то, что этот человек не понимает ни их, ни того, что они делают, казалось ему в
порядке вещей, и ничего неожиданного в этих дурацких разговорах для него не
было. И в том, что все так затягивается, тоже не было ничего неожиданного, но
теперь ему пора было идти дальше.
— Слушай, compadre, — сказал он. — Очень возможно, что ты
прав. Но мне приказано доставить этот пакет командиру Тридцать пятой дивизии,
которая на рассвете начнет наступление в этих горах, а сейчас уже ночь, и я
должен идти дальше.
— Какое наступление? Что ты знаешь о наступлении?
— Я ничего не знаю. Но мне надо добраться в Навасерраду и
еще дальше. Отправь меня к своему командиру, может быть, он даст мне
какой-нибудь транспорт. Пошли кого-нибудь со мной, только поскорее, потому что
дело не терпит.
— Что-то мне все очень сомнительно, — сказал офицер. — Лучше
бы нам подстрелить тебя, когда ты подошел к проволоке.
— Ты же видел мои документы, товарищ, и я тебе объяснил,
зачем иду, — терпеливо ответил ему Андрес.
— Документы можно подделать, — сказал офицер. — И такое
поручение любой фашист себе придумает. Я сам провожу тебя к начальнику.
— Хорошо, — сказал Андрес. — Пойдем. Только давай поскорее.
— Эй, Санчес. Прими командование, — сказал офицер. — Ты не
хуже меня знаешь, что надо делать. Я поведу этого так называемого товарища к
командиру.
Они двинулись вперед неглубоким окопом за вершиной холма, и
в темноте Андрес почувствовал зловоние, которое шло из зарослей дрока,
загаженных защитниками этой вершины. Ему не нравились эти люди, похожие на
беспризорных ребят, грязные, недисциплинированные, испорченные, добрые,
ласковые, глупые, невежественные и всегда опасные, потому что в их руках было
оружие. Сам Андрес в политике не разбирался, он только стоял за Республику. Ему
часто приходилось слышать, как говорят эти люди, и они говорили красиво, и
слушать их было приятно, но сами они ему не нравились. Какая же это свобода,
когда человек напакостит и не приберет за собой, думал он. Свободнее кошки
никого нет, а она и то прибирает. Кошка — самый ярый анархист. Покуда они не
научатся этому у кошки, их уважать не будут.
Офицер, шагавший впереди него, вдруг остановился.
— Карабин все еще при тебе? — сказал он.
— Да, — сказал Андрес. — А что?
— Дай его сюда, — сказал офицер. — А то еще выстрелишь мне в
спину.
— Зачем? — спросил его Андрес. — Зачем я буду стрелять тебе
в спину?
— Кто вас знает, — сказал офицер. — Я никому не доверяю.
Давай сюда карабин.
Андрес сбросил карабин с плеча и передал ему.
— Раз уж тебе хочется тащить его, — сказал он.
— Так оно лучше, — сказал офицер. — Спокойнее.
Они спускались в темноте по склону холма.
