Образованный, подумал он. У меня только самые крохи
образования. Самые-самые крохи. Жаль, если я умру сегодня, потому что теперь я
уже кое-что знаю. Интересно, почему ты научился кое-чему именно сейчас? Потому
что недостаток времени обострил твою восприимчивость? Недостаток времени —
чепуха. Тебе следовало это знать. Я прожил целую жизнь в этих горах, с тех пор
как пришел сюда. Ансельмо — мой самый старый друг. Я знаю его лучше, чем знаю
Чэба, лучше, чем Чарльза, лучше, чем Гая, лучше, чем Майка, а их я знаю хорошо.
Сквернослов Агустин — это мой брат, а брата у меня никогда не было. Мария — моя
настоящая любовь, моя жена. А у меня никогда не было настоящей любви. Никогда
не было жены. Она и сестра мне, а у меня никогда не было сестры, и дочь, а
дочери у меня никогда не будет. Как не хочется оставлять все такое хорошее. Он
кончил шнуровать свои сандалии.
— По-моему, жизнь очень интересная штука, — сказал он Марии.
Она сидела рядом с ним на спальном мешке, обхватив руками
ноги пониже колен. Кто-то приподнял попону, висевшую над входом в пещеру, и они
оба увидели свет. Была все еще ночь, и утро ничем не давало себя знать, разве
только когда он поднимал голову и смотрел сквозь сосны на звезды, переместившиеся
далеко вниз. Но в этом месяце утро должно было наступить быстро.
— Роберто, — сказала Мария.
— Да, guapa.
— Сегодня в этом деле мы будем вместе, да?
— После того как начнется.
— А с самого начала?
— Нет. Ты будешь с лошадьми.
— А разве мне нельзя с тобой?
— Нет. У меня дело такое, что только я один и могу его
выполнить, и я бы стал беспокоиться из-за тебя.
— Но ты придешь сразу, как только кончишь?
— Сразу, — сказал он и усмехнулся в темноте. — Вставай,
guapa, надо поесть перед уходом.
— А спальный мешок?
— Сверни его, если уж тебе так хочется.
— Мне очень хочется, — сказала она.
— Дай я помогу.
— Нет. Пусти, я сама.
Она опустилась на колени, чтобы расправить и свернуть
спальный мешок, потом передумала, встала с земли и так сильно встряхнула его,
что он громко хлопнул в воздухе. Потом она снова опустилась на колени,
разровняла мешок и свернула. Роберт Джордан взял оба рюкзака, осторожно держа
их так, чтобы ничего не выпало из прорезов, и зашагал между соснами ко входу в
пещеру, занавешенному пропахшей дымом попоной. Когда он отодвинул попону локтем
и вошел в пещеру, на его часах было без десяти минут три.
Глава 38
Они были в пещере, и мужчины стояли у очага, в котором Мария
раздувала огонь. Пилар уже вскипятила кофе в котелке. Она не ложилась с тех
самых пор, как разбудила Роберта Джордана, и теперь, сидя на табуретке в дымной
пещере, зашивала прорез во втором рюкзаке. Первый был уже зашит. Огонь,
горевший в очаге, освещал ее лицо.
— Положи себе еще мяса, — сказала она Фернандо. — Набивай
брюхо, не стесняйся. Все равно доктора у нас нет, вскрывать никто не будет,
если что случится.
— Зачем ты так говоришь, женщина? — сказал Агустин. — Язык у
тебя, как у самой последней шлюхи.
Он стоял, опираясь о ручной пулемет со сложенной и прижатой
к стволу треногой, карманы у него были набиты гранатами, через одно плечо висел
мешок с дисками, а через другое — сумка, полная патронов. Он курил папиросу и,
поднимая кружку с кофе к губам, дул на кофе дымом.
— Ты прямо скобяная лавка на двух ногах, — сказала ему
Пилар. — И ста шагов с этим не пройдешь.
— Que va, женщина, — сказал Агустин. — Дорога-то будет под
гору.
— А верхний пост? Туда надо подниматься, — сказал Фернандо.
— А уж потом под гору.
— Взберусь, как козел, — сказал Агустин. — А где твой брат?
— спросил он Эладио. — Твой прекрасный братец смылся?
Эладио стоял у стены пещеры.
— Замолчи, — сказал он.
Эладио нервничал и раздражался перед боем. Он подошел к
столу и начал набивать карманы гранатами, беря их из обтянутых сыромятной кожей
корзин, которые были прислонены к ножке стола.
Роберт Джордан присел рядом с ним на корточки. Он сунул руку
в корзину и вытащил оттуда четыре гранаты. Три из них были овальные гранаты
Милса.
— Откуда они у вас? — спросил он Эладио.
— Эти? Это республиканские. Их старик принес.
— Ну, как они?
— Valen mas que pesari[106], — сказал Эладио. — Сокровище, а
не гранаты.
— Это я их принес, — сказал Ансельмо. — Сразу шестьдесят
штук в одном мешке. Девяносто фунтов.
— Вы ими пользовались? — спросил Роберт Джордан у Пилар.
— Que va, пользовались, — сказала женщина. — С этими самыми
Пабло захватил пост в Отеро.
Услышав имя Пабло, Агустин начал ругаться. Роберт Джордан
увидел при свете очага, какое лицо стало у Пилар.
— Прекрати, — резко сказал он Агустину. — Нечего об этом
говорить.
— Они никогда не отказывают? — Роберт Джордан держал в руке
покрашенную серой краской гранату, пробуя ногтем предохранительную чеку.
— Никогда, — сказал Эладио. — Такого еще не бывало, чтоб не
взорвалась.
— А быстро взрывается?
— Как упадет, так и взрывается. Быстро. Довольно быстро.
— А эти?
Он поднял похожую на банку гранату, обмотанную проволокой.
— Эти дрянь, — ответил ему Эладио. — Они хоть и взрываются и
огня много, а осколков совсем нет.
— Но взрываются всегда?
— Que va, всегда! — сказала Пилар. — Всегда ничего не бывает
ни с их снаряжением, ни с нашим.
— Но вы сами говорите, что те взрываются всегда.
— Я не говорила, — ответила ему Пилар. — Ты спрашивал
других, а не меня. Я такого не знаю, чтобы эти штуки всегда взрывались.
— Все взрываются, — стоял на своем Эладио. — Говори правду,
женщина.
— Откуда ты это знаешь? — спросила его Пилар. — Бросал-то их
Пабло. Ты в Отеро никого не убил.
— Это отродье последней шлюхи… — начал Агустин.
— Перестань, — резко оборвала его Пилар. Потом продолжала: —
Они все одинаковые, Ingles. Но ребристые удобнее.
