Мертвый он кажется очень маленьким, думал Роберт Джордан. Он
казался маленьким и совсем седым, и Роберт Джордан подумал, как же он
справлялся с такими громоздкими ношами, если это его настоящий рост. Потом он
посмотрел на его ноги, его икры, обтянутые узкими пастушьими штанами, на
изношенные веревочные подошвы его сандалий и, подняв с земли его карабин и оба
рюкзака, теперь уже совсем пустые, подошел к Фернандо и взял и его винтовку. По
дороге он отбросил ногой обломок стали с иззубренными краями. Потом вскинул обе
винтовки на плечо, придерживая их за стволы, и полез вверх по лесистому склону.
Он не оглядывался назад, не смотрел и на дорогу за мостом. Из-за дальнего
поворота все еще слышалась стрельба, но теперь ему было все равно. Он кашлял от
запаха тринитротолуола, и внутри у него как будто все онемело.
Он положил одну винтовку возле Пилар, под деревом, за
которым она лежала. Она оглянулась и увидела, что у нее теперь опять три
винтовки.
— Вы слишком высоко забрались, — сказал он. — На дороге
стоит грузовик, а вам его и не видно. Там думают, что это была бомба с
самолета. Лучше спуститесь пониже. Я возьму Агустина и пойду прикрывать Пабло.
— А старик? — спросила она, глядя ему в лицо.
— Убит.
Он опять мучительно закашлялся и сплюнул на землю.
— Твой мост взорван, Ingles. — Пилар смотрела прямо на него.
— Не забывай этого.
— Я ничего не забываю, — сказал он. — У тебя здоровая
глотка, — сказал он Пилар. — Я слышал, как ты тут орала. Крикни Марии, что я
жив.
— Двоих мы потеряли на лесопилке, — сказала Пилар, стараясь
заставить его понять.
— Я видел, — сказал Роберт Джордан. — Вы сделали
какую-нибудь глупость?
— Иди ты, Ingles, знаешь куда, — сказала Пилар. — Фернандо и
Эладио тоже были люди.
— Почему ты не уходишь наверх, к лошадям? — сказал Роберт
Джордан. — Я здесь управлюсь лучше тебя.
— Ты должен идти прикрывать Пабло.
— К черту Пабло! Пусть прикрывается собственным дерьмом.
— Нет, Ingles, он ведь вернулся. И он крепко дрался там,
внизу. Ты разве не слышал? Он и сейчас дерется. Там, видно, дело серьезное.
Послушай сам.
— Я пойду к нему. Но так вас и так обоих. И тебя, и твоего
Пабло!
— Ingles, — сказала Пилар. — Успокойся. Я помогла тебе во
всем этом, как никто другой бы не помог. Пабло поступил с тобой нехорошо, но
ведь он вернулся.
— Если бы у меня был взрыватель, старик не погиб бы. Я бы
взорвал мост отсюда.
— Если бы, если бы… — сказала Пилар.
Гнев, ярость, пустота внутри — все то, что пришло вместе с
реакцией после взрыва, когда он поднял голову и увидел Ансельмо мертвым у
дороги, еще не отпустило его. И, кроме всего этого, было отчаяние, которое
солдат превращает в ненависть для того, чтобы остаться солдатом. Теперь, когда
все было кончено, он чувствовал одиночество и тоску и ненавидел всех, кто был
рядом.
— Если бы снег не пошел… — сказала Пилар. И тут, не сразу,
не так, как могла бы наступить физическая разрядка (если бы, например, женщина
обняла его), но постепенно, от мысли к мысли, он начал принимать то, что
случилось, и ненависть его утихла. Снег, ну да, конечно. Он всему виной. Снег.
Он виной тому, что случилось с другими. Как только увидишь все глазами других,
как только освободишься от самого себя — на войне постоянно приходится
освобождаться от себя, без этого нельзя. Там не может быть своего «я». Там
можно только потерять свое «я». И тут, потеряв свое «я», он услышал голос
Пилар, говорившей: — Глухой…
— Что? — спросил он.
— Глухой…
— Да, — сказал Роберт Джордан. Он усмехнулся ей кривой,
неподвижной, тугим напряжением Лицевых мускулов созданной усмешкой. — Забудь. Я
был не прав. Извини меня, женщина. Будем кончать свое дело как следует и все
сообща. Ты сказала правду, мост все-таки взорван.
— Да. Думай о каждой вещи, как она есть.
— Хорошо, я иду к Агустину. Пусть цыган спустится ниже,
чтобы ему была видна дорога. Отдай все винтовки Примитиво, а сама возьми мою
maquina. Дай я покажу тебе, как из нее стрелять.
— Оставь свою maquina у себя, — сказала Пилар. — Мы тут
долго не пробудем. Пабло подойдет, и мы сейчас же тронемся в путь.
— Рафаэль, — сказал Роберт Джордан, — иди сюда, за мной.
Сюда. Вот так. Видишь, вон там, из отверстия дренажной трубы вылезают люди?
Вон, за грузовиком, Идут к грузовику, видишь? Подстрели мне одного из них.
Сядь. Не торопись.
Цыган тщательно прицелился и выстрелил, и когда он отводил
назад рукоятку затвора и выбрасывал пустую гильзу, Роберт Джордан сказал:
— Мимо. Ты взял слишком высоко и попал в скалу. Вон, видишь,
осколки сыплются. Целься фута на два ниже. Ну, внимание. Они опять побежали.
Хорошо!
— Один есть, — сказал цыган.
Человек упал на полдороге от дренажной трубы к грузовику.
Остальные двое не остановились, чтобы подхватить его. Они бросились назад, к
отверстию трубы, и скрылись в глубине.
— В него больше не стреляй, — сказал Роберт Джордан. —
Целься теперь в шину переднего колеса грузовика. Если промахнешься, попадешь в
мотор. Хорошо. — Он следил в бинокль. — Чуть пониже. Хорошо. Здорово стреляешь!
Mucho! Mucho![130] Теперь постарайся попасть в крышку радиатора. Даже не в
крышку, лишь бы в радиатор. Да ты просто чемпион! Теперь смотри. Что бы ни
появилось на дороге, не подпускай ближе вон того места. Видишь?
— Гляди, сейчас ветровое стекло пробью, — сказал довольный
цыган.
— Не надо. Грузовик уже достаточно поврежден, — сказал
Роберт Джордан. — Побереги патроны, пока еще что-нибудь не появится на дороге.
Открывай огонь тогда, когда оно поравняется с дренажной трубой. Если это будет
машина, старайся попасть в шофера. Только стреляйте тогда все сразу, — сказал
он Пилар, которая подошла к ним вместе с Примитиво. — У вас тут великолепная
позиция. Видишь, как этот выступ защищает ваш фланг?
— Шел бы ты делать свое дело с Агустином, — сказала Пилар. —
Кончай свою лекцию. Я тут местность получше тебя знаю.
— Пусть Примитиво заляжет вон там, повыше, — сказал Роберт
Джордан. — Вон там. Видишь, друг? С той стороны, где начинается обрыв.
— Ладно, — сказала Пилар. — Ступай, Ingles. Оставь при себе
свои умные советы. Здесь дело ясное.
И тут они услышали шум самолетов.
