Роберт Джордан проехал еще тридцать ярдов вдоль дороги;
дальше склон обрывался слишком круто. Орудие стреляло теперь почти беспрерывно:
словно шипение ракеты и потом гулкий, взрывающий землю удар. «Ну, фашистская
скотинка, вперед», — сказал Роберт Джордан серому и пустил его стремительным
аллюром вниз с горы, и, вылетев на открытое место, вскачь промчался через
дорогу, чувствуя, как удары копыт о гудрон отдаются во всем его теле до плеч,
затылка и челюстей, а потом вверх, по склону, и копыта нацеливались, ударяли,
врезались в мягкую землю, отталкивались, взлетали, неслись, и, оглянувшись
назад, он увидел мост в ракурсе, в котором ни разу не видал его раньше. Он был
виден в профиль, не сокращенный в перспективе, и посредине его зиял пролом, и
за ним на дороге стоял маленький танк, а за маленьким танком большой танк с
пушкой, дуло которой было направлено прямо на Роберта Джордана, и оно вдруг
сверкнуло ослепительно-желтым, точно медное зеркало, и воздух с треском разодрался
прямо над шеей серого, и не успел он отвернуть голову, как впереди взметнулся
фонтан камней и земли. Вьючная лошадь шла перед ним, но она слишком уклонилась
вправо и уже начинала сдавать, а Роберт Джордан все скакал и скакал и, глянув в
сторону моста, увидел длинную вереницу грузовиков, остановившуюся за поворотом,
— теперь с высоты все было хорошо видно, — и тут опять сверкнула желтая
вспышка, предвещая новое «суишшш» и «бум». И снаряд лег, не долетев, но он
услышал, как посыпались металлические осколки вперемежку со взрытой землей.
Впереди он увидел остальных, они сгрудились на опушке леса и
ждали его, и он сказал: «Arre caballo! Вперед, лошадка!» Он чувствовал, как
тяжело дышит лошадь от подъема, который становится все круче, и увидел вытянутую
серую шею и серые уши торчком, и он наклонился и потрепал лошадь по серий
потной шее, и опять оглянулся на мост, и увидел яркую вспышку над грузным,
приземистым, грязного цвета танком там, на дороге, но шипения он не услышал,
только грохнуло оглушительно, звонко, с едким запахом, точно разорвало паровой
котел, и он оказался на земле, а серая лошадь на нем, и серая лошадь била
воздух копытами, а он старался высвободиться из-под нее.
Двигаться он мог. Он мог двигаться вправо. Но когда он
двигался вправо, его левая нога оставалась неподвижной под лошадью. В ней как
будто появился новый сустав, не тазобедренный, а другой, на котором бедро
поворачивалось, как на шарнире. Потом он понял, что произошло, и как раз в это
время серая лошадь привстала на колени, и правая нога Роберта Джордана,
выпроставшись из стремени, скользнула по седлу и легла на землю, и он обеими
руками схватился за бедро левой ноги, которая по-прежнему лежала неподвижно, и
его ладони нащупали острый конец кости, выпиравший под кожей.
Серая лошадь стояла почти над ним, и он видел, как у нее
ходят ребра. Трава под ним была зеленая, и в ней росли луговые цветы, и он
посмотрел вниз, увидел дорогу, теснину, мост, и опять дорогу, и увидел танк, и
приготовился к новой вспышке. Она сейчас же почти и сверкнула, но шипения опять
не было слышно, только сразу бухнуло и запахло взрывчаткой, и, когда рассеялась
туча взрытой земли и перестали сыпаться осколки, он увидел, как серая лошадь
мирно села на задние ноги рядом с ним, точно дрессированная в цирке. И сейчас
же, глядя на сидевшую лошадь, он услышал ее странный хрип.
Потом Примитиво и Агустин, подхватив его под мышки, тащили
на последний подъем, и левая нога, задевая за землю, проворачивалась в новом
суставе. Один раз прямо над ними просвистел снаряд, и они бросились на землю,
выпустив Роберта Джордана, но их только обсыпало сверху землей, и, когда стих
град осколков, они опять подхватили его и понесли. Наконец они добрались с ним
до оврага в лесу, где были лошади, и Мария, и Пилар и Пабло окружили его.
Мария стояла возле него на коленях и говорила:
— Роберто, что с тобой?
Он сказал, обливаясь потом:
— Левая нога сломана, Мария.
— Мы тебе ее перевяжем, — сказала Пилар. — Поедешь вот на
этом. — Она указала на одну из вьючных лошадей. — Снимайте поклажу.
Роберт Джордан увидел, что Пабло качает головой, и кивнул
ему.
— Собирайтесь, — сказал он. Потом он сказал: — Слушай,
Пабло, иди сюда.
Потное, обросшее щетиной лицо наклонилось над ним, и в нос
Роберту Джордану ударил запах Пабло.
— Дайте нам поговорить, — сказал он Пилар и Марии. — Мне
нужно поговорить с Пабло.
— Сильно болит? — спросил Пабло. Он наклонился совсем близко
к Роберту Джордану.
— Нет. Вероятно, перерван нерв. Слушай. Вы собирайтесь. Мое
дело табак, понимаешь? Я только скажу несколько слов девушке. Когда я тебе
крикну: возьми ее, — ты ее возьми. Она не захочет уйти. Я только скажу ей
несколько слов.
— Понятно, времени у нас немного, — сказал Пабло.
— По-моему, вам лучше идти на территорию Республики, —
сказал Роберт Джордан.
— Нет, мы пойдем в Гредос.
— Подумай как следует.
— Зови Марию и говори с ней, — сказал Пабло. — Времени у нас
совсем мало. Мне очень жаль, что с тобой это случилось.
— Но оно случилось, — сказал Роберт Джордан. — Не будем
говорить об этом. Но ты пораскинь мозгами. У тебя мозги есть. Подумай.
— Я уже подумал, — сказал Пабло. — Ну, говори, Ingles,
только быстрее. Времени у нас нет.
Пабло отошел к ближайшему дереву и стал смотреть вниз, в
теснину, и на дорогу по ту сторону теснины. Потом он перевел глаза на серую
лошадь, лежавшую на склоне, и на лице у него появилось огорченное выражение, а
Пилар и Мария вернулись к Роберту Джордану, который сидел, прислонясь к стволу
сосны.
— Разрежь штанину, пожалуйста, — сказал он Пилар.
Мария присела возле него на корточки и не говорила ничего.
Солнце играло на ее волосах, а лицо у нее было искажено гримасой, как у
ребенка, который готовится заплакать. Но она не плакала.
Пилар вынула нож и разрезала его левую штанину от кармана до
самого низу, Роберт Джордан руками развел края и наклонился посмотреть. Дюймов
на десять пониже тазобедренного сустава багровела конусовидная опухоль, похожая
на маленький островерхий шалаш, и, дотронувшись до нее пальцами, Роберт Джордан
ясно почувствовал конец кости, туго упиравшийся в кожу. Нога лежала на земле,
неестественно выгнутая. Он поднял глаза и посмотрел на Пилар. У нее было такое
же выражение лица, как у Марии:
— Anda, — сказал он ей. — Ступай.
Она ушла, понурив голову, ничего не сказав и не оглянувшись,
и Роберт Джордан увидел, что у нее трясутся плечи.
— Guapa, — сказал он Марии и взял обе ее руки в свои. —
Выслушай меня. Мы в Мадрид не поедем…
Тогда она заплакала.
