Агустин круто повернул лошадь, опустил кулак таким
движением, точно выбранился при этом, и медленно поехал вперед. Остальных давно
уже не было видно. Доехав до поворота, он оглянулся и помахал Роберту Джордану
кулаком. Роберт Джордан тоже помахал в ответ, и Агустин скрылся вслед за
остальными… Роберт Джордан посмотрел вниз, туда, где у подножия зеленого склона
виднелись дорога и мост. Так будет хорошо, подумал он. Переворачиваться на
живот рискованно, слишком эта штука близка к поверхности, да и смотреть так
удобнее.
Он чувствовал усталость, и слабость, и пустоту после всего,
что было, и после их ухода, и во рту он ощущал привкус желчи. Вот теперь и в
самом деле ничего трудного нет. Как бы все ни было и как бы ни обернулось
дальше, для него уже ничего трудного нет.
Все ушли, он один сидит тут, под деревом, прислонясь к
стволу спиной. Он посмотрел вниз, на зеленый склон, увидел серую лошадь,
которую пристрелил Агустин, а еще ниже дорогу, а за ней другой склон, поросший
густым лесом. Потом он перевел глаза на мост и на дорогу за мостом и стал
наблюдать за тем, что делается на мосту и на дороге.
Отсюда ему видны были грузовики, столпившиеся за поворотом.
Их серые борта просвечивали сквозь деревья. Потом он посмотрел в другую
сторону, где дорога не круто уходила вверх. Отсюда они и придут, теперь уже
скоро, подумал он.
Пилар позаботится о ней лучше, чем кто бы то ни было. Ты сам
знаешь. У Пабло, вероятно, все обдумано, иначе он бы не рисковал. Насчет Пабло
можешь не беспокоиться. И не надо тебе думать о Марии. Постарайся поверить сам
в то, что ты ей говорил. Так будет лучше. А кто говорит, что это неправда? Не
ты. Ты этого не скажешь, как не скажешь, что не было того, что было. Не теряй
своей веры. Не будь циником. Времени осталось слишком мало, и ты ведь только
что заставил ее уйти. Каждый делает, что может. Ты ничего уже не можешь сделать
для себя, но, может быть, ты сможешь что-нибудь сделать для других. Что ж. Мы
все свое счастье пережили за четыре дня. Нет, не за четыре. Я пришел сюда в
сумерки, а сегодня не успеет наступить полдень. Значит, три ночи и три неполных
дня. Будь точен, сказал он. Абсолютно точен.
Пожалуй, тебе лучше сползти пониже, подумал он. Лучше
пристроиться где-нибудь, где от тебя еще может быть польза, а сидеть под
деревом, точно бродяга на привале, — это ни к чему. В конце концов, тебе еще
повезло. Бывают вещи похуже. А к этому каждый должен прийти рано или поздно.
Ведь ты не боишься, раз уж знаешь, что должен сделать это. Нет, сказал он себе,
и это была правда. Счастье все-таки, что нерв поврежден. Ниже перелома я даже
не чувствую ничего. Он потрогал ногу, и она как будто не была частью его тела.
Он снова посмотрел вниз, на склон, и подумал: не хочется
покидать все это, только и всего. Очень не хочется покидать, и хочется думать,
что какую-то пользу я здесь все-таки принес. Старался, во всяком случае, в меру
тех способностей, которые у меня были. Ты хочешь сказать — есть. Ладно, пусть
так — есть. Почти целый год я дрался за то, во что верил. Если мы победим
здесь, мы победим везде. Мир — хорошее место, и за него стоит драться, и мне
очень не хочется его покидать. И тебе повезло, сказал он себе, у тебя была
очень хорошая жизнь. Такая же хорошая, как и у дедушки, хоть и короче. У тебя
была жизнь лучше, чем у всех, потому что в ней были вот эти последние дни. Не
тебе жаловаться. Жаль только, что уже не придется передать кому-нибудь все,
чему я научился. Черт, мое учение шло быстро под конец. Хорошо бы еще
побеседовать с Карковым. Там, в Мадриде. Вон за теми горами, и еще пересечь
долину. Там, далеко от серых скал и сосен, от вереска и дрока, по ту сторону
желтого плоскогорья стоит Мадрид, белый и красивый. Это такая же правда, как
старухи Пилар, которые ходят на бойню пить свежую кровь. Не бывает, чтобы
что-нибудь одно было правдой. Все — правда. Ведь самолеты одинаково красивы,
наши ли они или их. Как бы не так, подумал он.
Ладно, нечего расстраиваться, сказал он себе. Перевернись
лучше на живот, пока еще есть время. Да, вот еще что. Помнишь гаданье Пилар по
руке? Что ж, ты веришь в эту чушь? Нет, сказал он. Несмотря на все, что
случилось? Да, все равно не верю. Но она сегодня была просто трогательная —
утром, перед тем, как мы вышли. Она боялась, вероятно, что я поверил. Но я не
верю. А она верит. Что-то они все-таки видят. Или чуют что-то. Сверхчувственное
восприятие — так это, кажется, называется. Так и так это называется, сказал он.
Она нарочно не простилась, потому что она знала: если начать прощаться, Мария
не уйдет. Уж эта Пилар. Ладно, Джордан, давай переворачиваться на живот. Но ему
не хотелось приниматься за это.
Тут он вспомнил, что в заднем кармане у него есть маленькая
фляжка, и подумал: глотну победителя великанов, потом попробую перевернуться.
Но когда он ощупал карман, фляжки там не оказалось. Тогда он почувствовал себя
совсем одиноко, потому что узнал, что даже этого не будет. Видно, я рассчитывал
на это, подумал он.
Может быть, Пабло взял ее? Что за глупости. Ты, вероятно,
потерял ее на мосту. Ну, Джордан, давай, сказал он себе. Раз, два, три.
Он отодвинулся от дерева и лег, потом взялся обеими руками
за свою левую ногу и сильно оттянул ее вниз. Потом, лежа и продолжая оттягивать
ногу, чтобы острый край кости не выскочил и не пропорол кожу изнутри, он
медленно повернулся на ягодицах кругом, пока голова у него не оказалась ниже ног.
Потом он уперся подошвой правой ноги в подъем левой и с усилием, обливаясь
потом, перекатился на живот, затем, приподнявшись на локтях, помогая правой
ногой, он выпрямил левую и отвел ее, сколько можно было, назад. Он пощупал
бедро: все было в порядке. Кость не прорвала кожу, и обломанный край ушел в
мышцу.
Должно быть, нерв и в самом деле перервался, когда эта
проклятая лошадь придавила ногу, подумал он. Боли в самом деле нет никакой.
Только вот когда меняешь положение. Вероятно, при этом кость задевает
что-нибудь еще.
Вот видишь, сказал он. Видишь, как тебе везет. Даже и без
победителя великанов обошлось дело.
Он потянулся за своим автоматом, вынул магазин из коробки,
нащупал запасные в кармане, открыл затвор и заглянул в ствол, потом вставил
магазин и повернулся лицом к дороге. Может быть, еще полчаса, подумал он.
Только не надо волноваться.
Он смотрел на склон, и смотрел на сосны, и старался не
думать ни о чем.
Он смотрел на реку и вспоминал, как прохладно было в тени
под мостом. Скорее бы они пришли, подумал он. Как бы у меня не начало мутиться
в голове раньше, чем они придут.
Как ты думаешь, кому легче? Верующим или тем, кто принимает
все так, как оно есть? Вера, конечно, служит утешением, но зато мы знаем, что
бояться нечего. Плохо только, что все уходит. Плохо, если умирать приходится
долго и если при этом очень больно, потому что это унижает тебя. Вот тут тебе
особенно повезло. С тобой этого не случится.
