Весь день ему хотелось сделать это, но теперь, когда он это
сделал, что-то сдавило ему горло. Она повела головой и улыбнулась, подняв на
него глаза, и он чувствовал под пальцами густую и в то же время шелковистую
щеточку ее стриженых волос. Потом пальцы скользнули с затылка на шею, и он
отнял руку.
— Еще, — сказала она. — Мне весь день хотелось, чтобы ты так
сделал.
— В другой раз, — сказал Роберт Джордан, и его голос
прозвучал глухо.
— А я? — загудела жена Пабло. — Прикажете мне сидеть и
смотреть на вас? Что же я, по-вашему, совсем бесчувственная, что ли? Нет,
ошибаетесь. Хоть бы Пабло вернулся, на худой конец и он сойдет.
Мария уже не обращала внимания ни на нее, ни на остальных,
которые при свете играли за столом в карты.
— Хочешь вина, Роберто? — спросила она.
— Да, — сказал он. — Почему не выпить?
— Вот и будет у тебя такой же пьянчуга, как и у меня, —
сказала жена Пабло. — И вино-то он пьет какое-то чудное. Слушай-ка, Ingles[12].
— Не Ingles. Американец.
— Хорошо. Слушай, американец. Где ты будешь спать?
— На воздухе. У меня спальный мешок.
— Ну что ж, — сказала она. — Ночь ясная.
— Да, будет холодно.
— Значит, на воздухе, — сказала она. — Ну, спи на воздухе. А
твои тюки пусть спят здесь, со мной.
— Хорошо, — сказал Роберт Джордан.
— Оставь нас на минуту, — сказал он девушке и положил ей
руку на плечо.
— Зачем?
— Я хочу поговорить с Пилар.
— Мне непременно надо уйти?
— Да.
— Ну что? — спросила жена Пабло, когда девушка отошла в
угол, где висел бурдюк, и стала там, глядя на играющих в карты.
— Цыган сказал, что я должен был… — начал он.
— Нет, — перебила его женщина. — Он не прав.
— Если это нужно… — спокойно и все-таки с трудом проговорил
Роберт Джордан.
— Ты бы это сделал, я знаю, — сказала женщина. — Нет, это не
нужно. Я следила за тобой. Ты рассудил правильно.
— Но если это понадобится…
— Нет, — сказала женщина. — Говорю тебе, это не понадобится.
У цыгана мозги набекрень.
— Но слабый человек — опасный человек.
— Нет. Ты не понимаешь. Он человек конченый, и никакой
опасности от него быть не может.
— Не понимаю.
— Ты еще очень молод, — сказала она. — Когда-нибудь поймешь.
— Потом девушке: — Иди сюда, Мария. Мы уже поговорили.
Девушка подошла к ним, и Роберт Джордан протянул руку и
погладил ее по волосам. Она повела головой, точно котенок. Потом ему
показалось, что она сейчас заплачет. Но она тотчас же подобрала губы и с
улыбкой взглянула на него.
— Спать, спать тебе пора, — сказала женщина Роберту Джордану.
— Ты проделал большой путь за сегодняшний день.
— Хорошо, — сказал Роберт Джордан. — Пойду достану свой
спальный мешок.
Глава 7
Он спал в мешке, и когда он проснулся, ему почудилось, что
он спит уже очень давно. Он разложил свой мешок недалеко от входа в пещеру, у
подножия скалы, защищавшей его от ветра; когда он лег, все мышцы у него сводило
от усталости, ноги болели, спину и плечи ломило так, что лесная земля
показалась ему мягкой, и томительно-сладко было вытянуться в теплом, подбитом
фланелью мешке; но он заворочался во сне и, ворочаясь, наткнулся на револьвер,
который был привязан шнуром к его руке и лежал рядом с ним. Проснувшись, он не
сразу понял, где он, потом вспомнил, вытащил револьвер из-под бока и, чтобы
опять заснуть, устроился поудобнее, обхватив рукой подушку, сооруженную из
аккуратно свернутой одежды, в которую были засунуты его сандалии на веревочной
подошве.
Тут он почувствовал прикосновение к своему плечу и быстро
обернулся, правой рукой схватившись за револьвер.
— Это ты, — сказал он и, отпустив револьвер, выпростал обе
руки из мешка и притянул ее к себе. Обнимая ее, он почувствовал, как она
дрожит.
— Забирайся в мешок, — сказал он тихо. — Тебе же холодно
там.
— Нет. Не надо.
— Забирайся, — сказал он. — Потом поговорим.
Она вся дрожала, и он одной рукой взял ее за руку, а другой
опять легонько обнял. Она отвернула голову.
— Иди сюда, зайчонок, — сказал он и поцеловал ее в затылок.
— Я боюсь.
— Нет. Не надо бояться. Иди сюда.
— А как?
— Просто влезай. Места хватит. Хочешь, я тебе помогу?
— Нет, — сказала она, и вот она уже в мешке, и он крепко
прижал ее к себе и хотел поцеловать в губы, но она спрятала лицо в его подушку
и только крепко обхватила руками его шею. Потом он почувствовал, что ее руки
разжались и она опять вся дрожит.
— Нет, — сказал он и засмеялся. — Не бойся. Это револьвер. —
Он взял его и переложил себе за спину.
— Мне стыдно, — сказала она, не поворачивая головы.
— Нет, тебе не должно быть стыдно. Ну? Ну что?
— Нет, не надо. Мне стыдно, и я боюсь.
— Нет. Зайчонок мой. Ну прошу тебя.
— Не надо. Раз ты меня не любишь.
— Я люблю тебя.
— Я люблю тебя. Я так люблю тебя. Положи мне руку на голову,
— сказала она, все еще пряча лицо в подушку. Он положил ей руку на голову и
погладил, и вдруг она подняла лицо с подушки и крепко прижалась к нему, и
теперь ее лицо было рядом с его лицом, и он обнимал ее, и она плакала.
Он держал ее крепко и бережно, ощущая всю длину ее молодого
тела, и гладил ее по голове, и целовал соленую влагу на ее глазах, и когда она
всхлипывала, он чувствовал, как вздрагивают под рубашкой ее маленькие круглые
груди.
— Я не могу поцеловать тебя, — сказала она. — Я не умею.
— Совсем это и не нужно.
— Нет. Я хочу тебя поцеловать. Я все хочу делать.
— Совсем не нужно что-нибудь делать. Нам и так хорошо.
Только на тебе слишком много надето.
— Как же быть?
— Я помогу тебе.
— Теперь лучше?
— Да. Гораздо. А тебе разве не лучше?
