— Не связывайся с ним, Ingles, — сказал плосколицый, со
сломанным носом, которого звали Примитиво. — Он пьян. Лучше расскажи, что у вас
разводят, в вашей стране.
— Рогатый скот и овец, — сказал Роберт Джордан. — Хлеба и
бобов у нас тоже много. И сахарная свекла есть.
Роберт Джордан, Ансельмо и Фернандо теперь сидели за столом,
и остальные придвинулись к ним — все, кроме Пабло, который сидел один перед
миской с вином. Подали тушеное мясо, такое же, как накануне, и Роберт Джордан с
жадностью накинулся на еду.
— А горы у вас есть? Судя по названию, в такой стране должны
быть горы, — вежливо сказал Примитиво, стараясь поддержать разговор. Ему было
стыдно за пьяного Пабло.
— Гор много, и есть очень высокие.
— А пастбища хорошие?
— Замечательные! Летние высокогорные пастбища, которые
принадлежат государству. А осенью скот перегоняют с гор вниз.
— А земля у вас кому принадлежит — крестьянам?
— Земля большей частью принадлежит тем, кто ее обрабатывает.
Сначала она принадлежала государству, но если человек выбирал себе участок и
делал заявку, что он будет его обрабатывать, ему давалось право владения на сто
пятьдесят гектаров.
— Расскажи, как это делалось, — попросил Агустин. — Такая
аграрная реформа мне нравится.
Роберт Джордан объяснил сущность гомстед-акта. Ему никогда
не приходило в голову, что это можно счесть аграрной реформой.
— Здорово! — сказал Примитиво. — Значит, у вас в стране
коммунизм.
— Нет. У нас республика.
— Я считаю, — сказал Агустин, — что при республике всего
можно добиться. По-моему, никакого другого правительства и не надо.
— А крупных собственников у вас нет? — спросил Андрес.
— Есть, и очень много.
— Значит, несправедливости тоже есть.
— Ну, еще бы! Несправедливостей много.
— Но вы с ними боретесь?
— Стараемся, все больше и больше. Но все-таки
несправедливостей много.
— А есть у вас большие поместья, которые надо разделить на
части?
— Да. Но есть люди, которые думают, что такие поместья сами
по себе разобьются на части, если облагать их высоким налогом.
— Как же это?
Подбирая хлебом соус, Роберт Джордан объяснил систему
подоходных налогов и налогов на наследство.
— Впрочем, крупные поместья стоят как ни в чем не бывало, —
сказал он, — хотя у нас есть еще и поземельный налог.
— Но ведь когда-нибудь крупные собственники и богачи
восстанут против таких налогов? По-моему, такие налоги могут вызвать переворот.
Недовольные восстанут против правительства, когда поймут, чем это грозит им,
вот как у нас сделали фашисты, — сказал Примитиво.
— Очень возможно.
— Тогда вам придется воевать, так же как нам.
— Да, нам придется воевать.
— А много в вашей стране фашистов?
— Много таких, которые еще сами не знают, что они фашисты,
но придет время, и им станет это ясно.
— А разве нельзя расправиться с ними, пока они еще не
подняли мятеж?
— Нет, — сказал Роберт Джордан. — Расправиться с ними
нельзя. Но можно воспитывать людей так, чтобы они боялись фашизма и сумели
распознать его, когда он проявится, и выступить на борьбу с ним.
— А знаешь, где нет ни одного фашиста? — спросил Андрес.
— Где?
— В том городе, откуда Пабло, — сказал Андрес и усмехнулся.
— Ты знаешь, что у них там было? — спросил Роберта Джордана
Примитиво.
— Да. Я слышал об этом.
— Тебе Пилар рассказывала?
— Да.
— Всего она не могла тебе рассказать, — тяжело выговорил
Пабло.
— Тогда ты сам расскажи, — сказала Пилар. — Если я ничего не
знаю, расскажи сам.
— Нет, — сказал Пабло. — Я никому об этом не рассказывал.
— Да, — сказала Пилар. — И никогда не расскажешь. И ты
дорого бы дал, чтобы этого не было.
— Нет, — сказал Пабло. — Неправда. Если бы повсюду
расправились с фашистами, как я расправился, война бы у нас не началась. Но я
бы хотел, чтобы все это было сделано по-другому.
— Почему ты так говоришь? — спросил его Примитиво. — Разве
ты теперь иначе смотришь на политику?
— Нет. Но там было много зверства, — сказал Пабло. — В те
дни я был злой, как зверь.
— А сейчас ты пьяный, — сказала Пилар.
— Да, — сказал Пабло. — С вашего разрешения, я пьяный.
— Зверем ты мне больше нравился, — сказала женщина. —
Пьяница — это гаже всего. Вор, когда он не ворует, — человек как человек.
Мошенник не станет обманывать своих. Убийца придет домой и вымоет руки. Но
пьяница смердит и блюет в собственной постели и сжигает себе все нутро спиртом.
— Ты женщина, и ты ничего не понимаешь, — спокойно сказал
Пабло. — Я пьян от вина, и у меня было бы хорошо на душе, если б не люди,
которых я убил. Мне горько о них думать. — Он мрачно покачал головой.
— Дайте ему того, что Эль Сордо принес, — сказала Пилар. —
Дайте ему, пусть приободрится хоть немного. А то так загрустил, что мочи нет
смотреть.
— Если бы я мог вернуть им жизнь, я бы вернул, — сказал
Пабло.
— Иди ты, так тебя и так, — сказал Агустин. — Ты где это
говоришь?
— Я бы их всех-воскресил, — грустно сказал Пабло. — Всех до
единого!
— Заткни глотку! — заорал на него Агустин. — Заткни глотку
или убирайся отсюда вон. Ведь ты фашистов убивал!
— Ты меня слышал, — сказал Пабло. — Я бы воскресил их всех.
— А потом пошел бы по водам, как посуху, — сказала Пилар. —
В жизни не видела другого такого человека! Вчера в тебе еще было немного
мужества. А сегодня ничего не осталось, и на полудохлого котенка не хватит. И
он еще радуется собственной мерзости.
— Надо было или всех убить, или никого не убивать. — Пабло
мотнул головой. — Всех или никого.
— Слушай, Ingles, — сказал Агустин. — Как это случилось, что
ты приехал в Испанию? Не обращай внимания на Пабло. Он пьян.
— Первый раз я приехал двенадцать лет тому назад, хотел
изучить страну и язык, — сказал Роберт Джордан. — Я преподаю испанский в
университете.
