— В чем? — спросила женщина. — В чем?
— Во всем, — сказал ей Пабло. — Вот, например, насчет моста.
Я теперь с тобой заодно.
— Теперь ты с нами заодно? — сказал Агустин. — После всего,
что наговорил?
— Да, — ответил ему Пабло. — После того, как погода
переменилась, я с вами заодно.
Агустин покачал головой.
— Погода, — сказал он и опять покачал головой. — И после
того, как я бил тебя по зубам?
— Да. — Пабло ухмыльнулся, глядя на него, и потрогал
пальцами губы. — И после этого.
Роберт Джордан наблюдал за Пилар. Она смотрела на Пабло,
точно это был какой-то диковинный зверь. С ее лица все еще не сошло то выражение,
которое появилось на нем, когда заговорили о выколотых глазах. Она покачала
головой, словно стараясь отделаться от этого, потом откинула голову назад.
— Слушай, ты, — сказала она Пабло.
— Да, женщина?
— Что с тобой творится?
— Ничего, — сказал Пабло. — Я передумал. Вот и все.
— Ты подслушивал, — сказала она.
— Да, — ответил он. — Только ничего не расслышал.
— Ты боишься, что мы убьем тебя.
— Нет, — ответил он и посмотрел на нее поверх кружки с
вином. — Этого я не боюсь. Ты сама знаешь.
— Тогда что же с тобой делается? — сказал Агустин. — То ты,
пьяный, накидываешься на нас всех, отступаешься от дела, недостойно говоришь о
нашей смерти, оскорбляешь женщин, мешаешь нам сделать то, что нужно сделать…
— Я был пьян, — сказал Пабло.
— А теперь…
— Теперь я не пьян, — сказал Пабло. — И я передумал.
— Пусть тебе другие верят. Я не поверю, — сказал Агустин.
— Верь не верь — твое дело, — сказал Пабло. — Но, кроме
меня, до Гредоса тебя никто не проведет.
— До Гредоса?
— После моста только туда и можно будет податься.
Вопросительно глядя на Пилар, Роберт Джордан поднял руку, но
так, что Пабло этого не видел, и постучал пальцем по своему правому уху.
Женщина кивнула. Потом кивнула еще раз. Она сказала что-то
Марии, и девушка подошла к Роберту Джордану.
— Она говорит: конечно, слышал, — сказала Мария на ухо
Роберту Джордану.
— Значит, Пабло, — степенно заговорил Фернандо, — ты теперь
с нами заодно и согласен принять участие во взрыве моста?
— Да, друг, — сказал Пабло. Он посмотрел на Фернандо в упор
и кивнул головой.
— Честное слово? — спросил Примитиво.
— Честное слово, — ответил ему Пабло.
— И ты думаешь, что все сойдет хорошо? — спросил Фернандо. —
Ты теперь веришь в это?
— Конечно, — сказал Пабло. — А ты разве не веришь?
— Верю, — сказал Фернандо. — Но я никогда не теряю веры.
— Уйду я отсюда, — сказал Агустин.
— Не ходи, холодно, — дружелюбно сказал ему Пабло.
— Пусть холодно, — сказал Агустин. — Не могу я больше
оставаться в этом manicomio.
— Напрасно ты называешь нашу пещеру сумасшедшим домом, —
сказал Фернандо.
— Manicomio для буйных, — сказал Агустин. — И я уйду отсюда,
пока не спятил вместе с вами.
Глава 18
Это словно карусель, думал Роберт Джордан. Но не такая
карусель, которая кружится быстро под звуки шарманки и детишки сидят верхом на
бычках с вызолоченными рогами, а рядом кольца, которые нужно ловить на палку, и
синие, подсвеченные газовыми фонарями сумерки на Авеню-дю-Мэн, и лотки с
жареной рыбой, и вертящееся колесо счастья, где кожаные язычки хлопают по
столбикам с номерами, и тут же сложены пирамидой пакетики пиленого сахару для
призов. Нет, это вовсе не такая карусель, хотя эти люди в своем ожидании очень
похожи на тех мужчин в кепках и женщин в вязаных свитерах, с блестящими в свете
фонарей волосами, что стоят у колеса счастья и ждут, когда оно остановится. Да,
люди такие же. Но колесо другое. Это вертикальное колесо, и на нем движешься
вверх и вниз.
Два оборота оно уже сделало. Это большое колесо,
установленное под прямым углом к земле, и когда его пускают, оно делает один
оборот и, вернувшись в исходное положение, останавливается. Вместе с ним
описываешь круг и ты и тоже останавливаешься, вернувшись к исходной точке. Даже
призов нет, подумал он, и кому охота кататься на таком колесе! А всякий раз
садишься и делаешь круг, хоть и не собирался. Оборот только один; один большой,
долгий круг — сначала вверх, потом вниз, и опять возвращаешься к исходной точке.
Вот и сейчас мы вернулись к исходной точке, подумал он. Вернулись, ничего не
разрешив.
В пещере было тепло, ветер снаружи улегся. Роберт Джордан
сидел за столом, раскрыв перед собой записную книжку, и набрасывал план
минирования моста. Он начертил три схемы, выписал формулы, изобразил при помощи
двух рисунков всю технику взрыва предельно просто и наглядно, так, чтобы
Ансельмо мог один довершить дело, если бы во время операции что-нибудь
случилось с ним самим. Закончив все чертежи, он стал проверять их еще раз.
Мария сидела рядом и через плечо смотрела на его работу. Он
знал, что Пабло сидит напротив и остальные тоже здесь, разговаривают и играют в
карты; он вдыхал воздух пещеры, в котором запах кухни и пищи сменился дымным
чадом и запахом мужчин — табак, винный перегар и кислый дух застарелого пота, —
а когда Мария, следя за его карандашом, положила на стол руку, он взял ее,
поднес к лицу и вдохнул свежий запах воды и простого мыла, исходивший от нее
после мытья посуды. Потом он опустил руку Марии и снова взялся за работу, не
глядя на девушку и потому не видя, как она покраснела. Она оставила руку на
столе, рядом с его рукой, но он ее больше не трогал.
Когда с техникой взрыва было покончено, он перевернул листок
и стал писать боевой приказ. Мысль его работала быстро и четко, и то, что он
писал, нравилось ему. Он исписал две странички, потом внимательно перечитал их.
Как будто все, сказал он себе. Все совершенно ясно, и,
кажется, я ничего не упустил. Оба поста будут уничтожены, а мост взорван
согласно приказу Гольца, и это все, за что я отвечаю. А в эту историю с Пабло
мне вовсе не следовало ввязываться, но какой-нибудь выход и тут найдется. Будет
Пабло или не будет Пабло, мне, в конце концов, все равно. Но я не намерен лезть
на это колесо в третий раз. Два раза я на него садился, и два раза оно делало
полный оборот и возвращалось к исходной точке, и больше я на него не сяду.
Он закрыл записную книжку и оглянулся на Марию.
