— Мария, — сказал он ей. — Поняла ты тут что-нибудь?
— Нет, Роберто, — сказала девушка и накрыла своей рукой его
руку, все еще державшую карандаш. — А ты уже кончил?
— Да. Теперь уже все решено и подписано.
— Что ты там делаешь, Ingles? — спросил через стол Пабло.
Глаза у него опять стали мутные.
Роберт Джордан пристально посмотрел на него. Подальше от
колеса, сказал он себе. Не лезь на это колесо. Оно, кажется, опять начинает
вертеться.
— Разрабатываю план взрыва, — вежливо сказал он.
— Ну и как, выходит? — спросил Пабло.
— Очень хорошо, — сказал Роберт Джордан. — Выходит очень
хорошо.
— А я разрабатываю план отступления, — сказал Пабло, и
Роберт Джордан посмотрел в его пьяные свиные глазки, а потом на миску с вином.
Миска была почти пуста.
Прочь от колеса, сказал он себе. Опять он пьет. Верно. Но на
колесо ты все-таки не лезь. Говорят, Грант во время Гражданской войны почти
никогда не бывал трезвым. Это факт. Наверно, Грант взбесился бы от такого
сравнения, если бы увидел Пабло. Грант еще и сигары курил к тому же. Что ж, надо
будет раздобыть где-нибудь сигару для Пабло. К такому лицу это так и просится:
наполовину изжеванная сигара. Где только ее достать?
— Ну и как идет дело? — учтиво спросил Роберт Джордан.
— Очень хорошо, — сказал Пабло и покивал головой важно и
наставительно. — Muy bien.
— Что-нибудь надумал? — спросил Агустин, поднимая голову от
карт.
— Да, — сказал Пабло. — У меня мыслей много.
— Где ты их выловил? В этой миске? — спросил Агустин.
— Может быть, и там, — сказал Пабло. — Кто знает. Мария,
подлей в миску вина, сделай милость.
— Вот уж в бурдюке, наверно, полным-полно замечательных
мыслей. — Агустин вернулся к картам. — Ты бы влез туда, поискал их.
— Зачем, — невозмутимо ответил Пабло, — я их нахожу и в
миске.
Нет, он тоже не лезет на колесо, подумал Роберт Джордан. Так
оно и вертится вхолостую. Наверно, на нем нельзя долго кататься, на этом
колесе. Это опасная забава. Я рад, что мы с него слезли. У меня и то раза два
от него голова кружилась. Но пьяницы и по-настоящему жестокие или подлые люди катаются
на таком колесе до самой смерти. Сперва оно несет тебя вверх, и размах у него
каждый раз другой, но потом все равно приводит вниз. Ну и пусть вертится,
подумал он. Меня на него не заманишь больше. Нет, сэр, генерал Грант, хватит,
повертелся.
Пилар сидела у огня, повернув свой стул так, чтобы ей можно
было заглядывать в карты двух игроков, сидевших спиной к ней. Она следила за
игрой.
Переход от смертельного напряжения к мирной домашней жизни —
вот что самое удивительное, думал Роберт Джордан. Когда треклятое колесо идет
вниз, вот тут-то и попадешься. Но я с этого колеса слез, подумал он. И больше
меня на него не затащишь.
Два дня тому назад я не подозревал о существовании Пилар,
Пабло и всех остальных, думал он. Никакой Марии для меня и на свете не было. И,
надо сказать, мир тогда был гораздо проще. Я получил от Гольца приказ, который
был вполне ясен и казался вполне выполнимым, хотя выполнение представляло
некоторые трудности и могло повлечь некоторые последствия. Я думал, что после
взрыва моста я либо вернусь на фронт, либо не вернусь, а если вернусь, то
попрошусь ненадолго в Мадрид. В эту войну отпусков не дают никому, но я уверен,
что два или три дня мне удалось бы получить.
В Мадриде я собирался купить кое-какие книги, взять номер в
отеле «Флорида» и принять горячую ванну, представлял себе, что пошлю Луиса,
швейцара, за бутылкой абсента, — может быть, ему удалось бы достать в
Мантекериас Леонесас или в другом месте, — и после ванны полежу на кровати с
книгой, попивая абсент, а потом позвоню к Гэйлорду и узнаю, можно ли зайти туда
пообедать.
Обедать в «Гран-Виа» ему не хотелось, потому что кормят там,
правду сказать, неважно и нужно приходить очень рано, а то и вовсе ничего не
получишь. И потом, там всегда болтается много знакомых журналистов, а думать
все время о том, как бы не сказать лишнего, было очень скучно. Ему хотелось
выпить абсента, и чтобы потянуло на разговор, и тогда отправиться к Гэйлорду,
где отлично кормят и подают настоящее пиво, и пообедать с Карковым и узнать,
какие новости на фронтах.
Когда он первый раз попал в отель Гэйлорда — местопребывание
русских в Мадриде, ему там не понравилось, обстановка показалась слишком
роскошной и стол слишком изысканным для осажденного города, а разговоры,
которые там велись, слишком вольными для военного времени. Но я очень быстро
привык, подумал он. Не так уж плохо иметь возможность вкусно пообедать, когда
возвращаешься после такого дела, как вот это. А в тех разговорах, которые
сперва показались ему вольными, как выяснилось потом, было очень много правды.
Вот найдется о чем порассказать у Гэйлорда, когда все будет кончено, подумал
он. Да, когда все будет кончено.
Можно ли явиться к Гэйлорду с Марией? Нет. Нельзя. Но можно
оставить ее в номере, и она примет горячую ванну, и когда ты вернешься от
Гэйлорда, она будет тебя ждать. Да, именно так, а потом, когда ты расскажешь о
ней Каркову, можно будет и привести ее, потому что все очень заинтересуются и
захотят ее увидеть.
А можно бы и вовсе не ходить к Гэйлорду. Можно пообедать
пораньше в «Гран-Виа» и поспешить обратно, во «Флориду». Но ты наверняка
пойдешь к Гэйлорду, потому что тебе захочется опять вкусно поесть и понежиться
среди роскоши и комфорта после всего этого. А потом ты вернешься во «Флориду»,
и там тебя будет ждать Мария. Конечно, она поедет с ним в Мадрид, когда тут все
будет кончено. Когда тут все будет кончено. Да, когда тут все будет кончено.
Если тут все сойдет хорошо, он может считать, что заслужил обед у Гэйлорда.
Там, у Гэйлорда, можно было встретить знаменитых испанских
командиров, которые в самом начале войны вышли из недр народа и заняли
командные посты, не имея никакой военной подготовки, и оказывалось, что многие
из них говорят по-русски. Это было первое большое разочарование, испытанное им
несколько месяцев назад, и оно навело его на горькие мысли. Но потом он понял,
в чем дело, и оказалось, что ничего тут такого нет. Это действительно были
рабочие и крестьяне. Они участвовали в революции 1934 года, и когда революция
потерпела крах, им пришлось бежать в Россию, и там их послали учиться в Военную
академию для того, чтобы они получили военное образование, необходимое для
командира, и в другой раз были готовы к борьбе.
Во время революции нельзя выдавать посторонним, кто тебе
помогает, или показывать, что ты знаешь больше, чем тебе полагается знать. Он
теперь тоже постиг это. Если что-либо справедливо по существу, ложь не должна
иметь значения.
