Ему никогда не надоедало думать о Каркове. В последний раз,
когда они встретились у Гэйлорда, Карков великолепно рассказывал об одном
английском экономисте, который много времени провел в Испании. Роберт Джордан в
течение долгих лет читал статьи этого человека и всегда относился к нему с
уважением, не зная о нем ничего. То, что этот человек написал об Испании, ему
не очень нравилось. Это было чересчур просто и ясно и слишком схематично, и
многие статистические данные были явно, хоть и непреднамеренно подтасованы. Но
он решил, что когда хорошо знаешь страну, тебе редко нравится то, что о ней
пишут в газетах и журналах, и оценил добрые намерения этого человека.
Наконец он его однажды увидел. Это было под вечер, перед
атакой в Карабанчеле. Они сидели под стенами цирка, где обычно происходил бой
быков; на двух соседних улицах шла перестрелка, и люди нервничали в ожидании
начала атаки. Им был обещан танк, но он не пришел, и Монтеро сидел, подперев
голову рукой, и все повторял:
— Танк не пришел. Танк не пришел.
День был холодный, и по улице мело-желтую пыль, а Монтеро
был ранен в левую руку, и рука у него немела.
— Нам нельзя без танка, — говорил он. — Придется ждать
танка, а ждать мы не можем. — От боли голос его звучал раздраженно.
Роберт Джордан пошел посмотреть, не остановился ли танк за
углом, у большого многоквартирного дома, мимо которого проходит трамвай, — так
думал Монтеро. Там он и стоял. Но это был не танк. В то время испанцы называли
танком все что угодно. Это был старый броневик. Добравшись до этого места за
углом большого дома, водитель не захотел ехать дальше, к цирку. Он стоял позади
своей машины, положив на металлическую обшивку скрещенные руки и уткнув в них
голову в мягком кожаном шлеме. Когда Роберт Джордан заговорил с ним, он замотал
головой, не поднимая ее. Потом он повернул голову, но не взглянул на Роберта
Джордана.
— Я не получал приказа ехать туда, — угрюмо сказал он.
Роберт Джордан вынул револьвер из кобуры и приставил дуло к
кожаному пальто водителя.
— Вот тебе приказ, — сказал он ему.
Водитель опять замотал головой в мягком кожаном шлеме, как у
футболиста, и сказал:
— Пулемет без патронов.
— У нас там есть патроны, — сказал ему Роберт Джордан. —
Садись, и едем. Ленты там зарядим. Садись.
— Некому стрелять из пулемета, — сказал водитель.
— А где он? Где пулеметчик?
— Убит, — сказал водитель. — Там, внутри.
— Вытащи его, — сказал Роберт Джордан. — Вытащи его оттуда.
— Я не хочу дотрагиваться до него, — сказал водитель. — А он
лежит между пулеметом и рулем, и я не могу сесть за руль.
— Иди сюда, — сказал Роберт Джордан. — Мы сейчас вдвоем его
вытащим.
Он ушиб голову, пролезая в дверцу броневика, и из небольшой
ранки над бровью текла кровь, размазываясь по лицу. Мертвый пулеметчик был
очень тяжелый и уже успел окоченеть, так что разогнуть его было невозможно, и
Роберту Джордану пришлось бить кулаком по его голове, чтобы вышибить ее из
узкого зазора между сиденьем и рулем, где она застряла. Наконец он догадался
подтолкнуть ее коленом снизу, и она высвободилась, и, обхватив тело поперек, он
стал тянуть его к дверце.
— Помоги мне, — сказал он водителю.
— Я не хочу прикасаться к нему, — сказал водитель, и Роберт
Джордан увидел, что он плачет. Слезы стекали прямыми ручейками по его
почерневшему от пыли лицу, и из носа тоже текло.
Стоя снаружи у дверцы, Роберт Джордан вытащил мертвого
пулеметчика из машины, и мертвый пулеметчик упал на тротуар почти у самых
трамвайных рельсов, все такой же скрюченный, словно согнутый пополам. Там он и
лежал, прижавшись серо-восковой щекой к плитам тротуара, подогнув под себя
руки, как в машине.
— Садись, черт тебя раздери, — сказал Роберт Джордан, делая
водителю знак своим револьвером. — Садись сейчас же!
И тут вдруг из-за угла вышел человек. Он был в длинном
пальто, без шляпы, волосы у него были седые, скулы выдавались, а глаза сидели
глубоко и близко друг к другу. В руке он держал пачку сигарет «Честерфилд» и,
вынул одну сигарету, протянул ее Роберту Джордану, который в это время с
помощью револьвера подсаживал водителя в броневик.
— Одну минутку, товарищ, — сказал он Роберту Джордану
по-испански. — Не можете ли вы дать мне кое-какие разъяснения по поводу этого
боя.
Роберт Джордан взял сигарету и спрятал ее в нагрудный карман
своей синей рабочей блузы. Он узнал этого товарища по фотографиям. Это был
английский экономист.
— Иди ты знаешь куда, — сказал он ему по-английски и потом
по-испански водителю броневика: — Вперед. К цирку. Понятно? — И с силой
захлопнул тяжелую боковую дверь и запер ее, и машина понеслась по длинному
отлогому спуску, и пули застучали по обшивке, точно камешки по железному котлу.
Потом, когда заработал пулемет, это было точно дробный стук
молотка по обшивке. Они затормозили у стены цирка, еще обклеенной прошлогодними
афишами, там, где близ окошечка кассы стояли вскрытые патронные ящики, и
товарищи ждали под прикрытием стены с винтовками за плечом, с гранатами на
поясе и в карманах, и Монтеро сказал:
— Хорошо. Вот и танк. Теперь можно атаковать.
В тот же вечер, когда последние дома на холме уже были
заняты, он лежал, удобно устроившись за кирпичной стеной у отверстия, пробитого
в кладке для бойницы, и смотрел но великолепное поле обстрела, простиравшееся
между ними и горной грядой, куда отступили фашисты, и с чувством близким к
наслаждению, думал о том, как удачно защищен левый фланг крутым холмом с
разрушенной виллой на вершине. Он зарылся в кучу соломы и закутался в одеяло,
чтобы не продрогнуть, когда начнет подсыхать насквозь пропотевшая одежда. Лежа
так, он вдруг вспомнил про экономиста и засмеялся, а потом пожалел, что был с
ним груб. Но когда англичанин протянул ему сигарету, словно сунул ее в виде
платы за информацию, ненависть бойца к нестроевику вспыхнула в нем с такой
силой, что он не сдержался.
Теперь ему вспомнился Гэйлорд и разговор к Карковым об этом
человеке.
