— De la muerte[64], — повторила Пилар. — Слушай. Бланкет,
самый знаменитый из всех peon de brega, работал с Гранеро, и он рассказывал
мне, что в день смерти Маноло Гранеро они перед корридой заехали в церковь, и
там от Маноло так сильно запахло смертью, что Бланкета чуть не стошнило. А ведь
он был с Маноло в отеле и видел, как тот принимал ванну и одевался перед боем.
И в машине по дороге в цирк они сидели бок о бок и никакого запаха не было. В
церкви его тоже никто больше не учуял, кроме Хуана Луиса де ла Роса. И когда
они все четверо выстроились перед выходом на арену, Марсиал и Чикуэло тоже
ничего не почувствовали. Но Бланкет рассказывал мне, что Хуан Луис был белый
как полотно, и Бланкет спросил его: «Ты тоже?» — «Просто дышать невозможно, —
сказал ему Хуан Луис. — Это от твоего матадора». — «Pues nada, — сказал
Бланкет. — Ничего не поделаешь. Будем думать, что это нам кажется». — «А от
других?» — спросил Хуан Луис Бланкета. «Нет, — сказал Бланкет. — Но от этого
несет хуже, чем несло от Хосе в Талавере». И в тот же самый день бык Покапена с
фермы Верагуа придавил Маноло Гранеро к барьеру перед вторым tendido[65] в
мадридской Plaza de Toros. Я была там с Финито, и я все видела. Бык раскроил
ему череп рогом, и голова Маноло застряла под estribo, в самом низу барьера,
куда швырнул его бык.
— А ты сама что-нибудь учуяла? — спросил Фернандо.
— Нет, — сказала Пилар. — Я была слишком далеко. Мы сидели в
третьем tendido, в седьмом ряду. Но оттуда, сбоку, мне все было видно. В тот же
вечер Бланкет, а он работал раньше с Хоселито, который тоже погиб при нем,
рассказал об этом Финито, когда они сидели в Форносе, и Финито спросил Хуана
Луиса де ла Роса, так ли все было, но Хуан ничего ему не ответил, только кивнул
головой, что, мол, правда. Я сама видела, как это случилось. А ты, Ingles,
верно, так же глух к таким вещам, как были глухи в тот день Чикуэло, и Марсиал
Лаланда, и все banderilleros, и пикадоры, и все gente Хуана Луиса и Моноло
Гранеро. Но сам Хуан Луис и Бланкет не были глухи. И я тоже не глуха на такое.
— Почему ты говоришь про глухоту, когда тут все дело в
чутье? — спросил Фернандо.
— Так тебя и так! — сказала Пилар. — Вот кому надо быть
профессором, а не тебе, Ingles. Но я могу порассказать и о многом другом, и ты,
Ingles, не спорь против того, чего тебе просто не видно и не слышно. Ты не
слышишь того, что слышит собака. И учуять то, что чует собака, ты тоже не
можешь. Но какая доля может выпасть человеку, это тебе уже отчасти известно.
Мария положила руку на плечо Роберту Джордану, и он вдруг
подумал: пора кончать эту болтовню, надо пользоваться временем, которого так
мало осталось. Но сейчас еще рано. Придется как-то убить остаток вечера. И он
спросил Пабло:
— А ты веришь в колдовство?
— Да как тебе сказать, — ответил Пабло. — Я, пожалуй, думаю
так же, как и ты. Со мной никогда не случалось ничего сверхъестественного. А
что такое страх — я знаю. Очень хорошо знаю. Однако я верю, что Пилар умеет
читать судьбу но руке. Может быть, она действительно чует этот запах, если
только не врет.
— С какой стати мне врать! — оказала Пилар. — Я, что ли,
выдумала это? Бланкет — человек серьезный и вдобавок набожный. Он не цыган, а
валенсийский мещанин. Разве ты никогда его не видел?
— Видел, — сказал Роберт Джордан. — Много раз. Он маленький,
с серым лицом и владеет мулетой, как никто. И на ногу легкий, как заяц.
— Правильно, — сказала Пилар. — Лицо у него серое из-за
больного сердца, и цыгане говорят, будто он всегда носит с собой смерть, но ему
ничего не стоит отмахнуться от нее мулетой, все равно как стереть пыль со
стола. Бланкет не цыган, а все-таки он учуял смерть в Хоселито, когда они
выступали в Талавере. Правда, я не знаю, как это ему удалось, ведь запах
мансанильи, должно быть, все перешибал. Бланкет рассказывал об этом как-то
нехотя, и те, кому он рассказывал, не верили ему, — мол, все это выдумки, Хосе,
мол, вел в то время такую жизнь, что это у него просто пахло потом из-под
мышек. Но через несколько лет то же самое случилось с Маноло Гранеро, и Хуан
Луис де ла Роса был тому свидетелем. Правда, Хуана Луиса не очень-то уважали,
хотя в своем деле он толк знал. Уж очень он был большой бабник. А Бланкет был
человек серьезный и скромный и никогда не лгал. И поверь мне, Ingles, я учуяла
смерть в твоем товарище с чудным именем.
— Не может этого быть, — сказал Роберт Джордан. — Вот ты
говоришь, что Бланкет учуял это перед самым выходом на арену. Перед самым
началом корриды. Но ведь операция с поездом прошла у вас удачно. И Кашкин не
был убит. Как же ты могла учуять это в то время?
— Время тут ни при чем, — пояснила Пилар. — От Игнасио
Санчеса Мехиаса так сильно пахло смертью в последний его сезон, что многие
отказывались садиться с ним рядом в кафе. Это все цыгане знали.
— Такие вещи придумывают после того, как человек уже умер, —
не сдавался Роберт Джордан. — Все прекрасно знали, что Санчесу Мехиасу недолго
ждать cornada[66], потому что он вышел из формы, стиль у него был тяжелый и
опасный, ноги потеряли силу и легкость и рефлексы были уже не такие быстрые.
— Правильно, — ответила ему Пилар. — Это все правда. Но
цыгане знали, что от него пахнет смертью, и когда он появлялся в «Вилла-Роса»,
такие люди, как Рикардо и Фелипе Гонсалес, убегали оттуда через маленькую дверь
позади стойки.
— Они, наверно, задолжали ему, — сказал Роберт Джордан.
— Возможно, — сказала Пилар. — Очень возможно. Но, кроме
того, они чуяли в нем смерть, и это все знали.
— Она правильно говорит, Ingles, — сказал цыган Рафаэль. — У
нас все об этом знают.
— Не верю я ни одному слову, — сказал Роберт Джордан.
— Слушай, Ingles, — заговорил Ансельмо. — Я не охотник до
всякого колдовства. Но Пилар у нас в таких делах славится.
— А все-таки чем же это пахнет? — спросил Фернандо. — Какой
он, этот запах? Если пахнет чем-то, значит, должен быть определенный запах.
— Ты хочешь знать, Фернандито? — Пилар улыбнулась ему. —
Думаешь, тебе тоже удастся учуять его?
— Если он действительно существует, почему бы и мне его не
учуять?
— В самом деле — почему? — Пилар посмеивалась, сложив на
коленях свои большие руки. — А ты когда-нибудь плавал по морю на пароходе,
Фернандо?
— Нет. И не собираюсь.
