Глава 20
Ночью он лежал и дожидался, когда девушка придет к нему.
Ветра теперь не было, и сосны неподвижно стояли в ночной темноте. Стволы их
четко выделялись на снегу, укрывшем все кругом, и он лежал в своем спальном
мешке, чувствуя пружинящую упругость самодельной постели, и ноги у него были
вытянуты во всю длину теплого мешка, бодрящий воздух обвевал ему голову и при
каждом вдохе холодил ноздри. Он лежал на боку, а под голову вместо подушки
положил сандалии, обернув их брюками и курткой; боком он чувствовал
металлический холодок большого увесистого револьвера, который вынул из кобуры,
когда раздевался, и привязал шнуром к кисти правой руки. Он отодвинул от себя
револьвер и залез поглубже в мешок, не переставая смотреть на черную расщелину
в скале где был вход в пещеру. Небо очистилось, и отраженного снегом света было
вполне достаточно, чтобы видеть стволы деревьев и громаду скалы, где была
пещера.
Перед тем как лечь, он взял топор, вышел из пещеры, прошагал
по свежевыпавшему снегу в дальний конец просеки и срубил молоденькую елку. В
темноте он подтащил ее к отвесной скале близ пещеры. Там, выбрав место,
защищенное от ветра скалой, он поставил елку стоймя и, держа ее за ствол левой
рукой, правой ухватил топор у самого обуха и обрубил одну за другой все ветки,
так что на снегу их набралась целая куча. Потом он бросил оголенный ствол и
пошел в пещеру за доской, которую видел там у стены. Этой доской он расчистил
место у скалы, подобрал ветки и, стряхнув с каждой снег, уложил их пушистыми
султанчиками тесно одну к другой в несколько рядов, смастерив таким образом
подстилку для своего спального мешка. Обрубленный ствол он положил в ногах
поперек этой подстилки, чтобы ветки не топорщились, и с обеих сторон укрепил
его, забив в землю деревянные колышки, отщепленные от края доски.
Потом он пошел обратно, в пещеру, нырнул под попону и
поставил доску и топор у стены.
— Что ты делал? — спросила Пилар.
— Смастерил себе постель.
— Я из этой доски полку собиралась сделать, а ты ее изрубил.
— Виноват.
— Ничего, это не важно, — сказала она. — На лесопилке доски
найдутся. Какую ты себе постель сделал?
— Такую, как у меня на родине делают.
— Ну что ж, спи на ней крепче, — сказала она, а Роберт
Джордан открыл один из своих рюкзаков, вытянул оттуда спальный мешок,
завернутые в него вещи уложил заново, вынес мешок из пещеры, снова пырнув
головой под попону, и разостлал его поверх веток закрытым концом к обрубленному
стволу, укрепленному колышками в йогах постели. Открытый конец мешка приходился
под самой скалой. Потом он вернулся в пещеру за рюкзаками, но Пилар сказала
ему:
— Они и эту ночь могут со мной переночевать.
— А часовых сегодня разве не будет? — спросил он. — Ночь
ясная, и метель кончилась.
— Фернандо пойдет, — сказала Пилар.
Мария стояла в дальнем конце пещеры, и Роберт Джордан не
видел ее.
— Спокойной ночи вам всем, — сказал он. — Я иду спать.
Из тех, кто расстилал одеяла и матрацы на земляном полу
перед очагом и отставлял подальше дощатые столы и крытые сыромятной кожей
табуретки, расчищая место для спанья, только Примитиво и Андрес оглянулись на
него и сказали: «Buenas noches»[69].
Ансельмо уже спал в уголке, завернувшись с головой в одеяло
и плащ. Пабло уснул сидя.
— Дать тебе овчину для твоей постели? — негромко спросила
Роберта Джордана Пилар.
— Нет, — сказал он. — Спасибо. Мне ничего не нужно.
— Спи спокойно, — сказала она. — Я за твои вещи отвечаю.
Фернандо вышел вместе с Робертом Джорданом и постоял около
него, пока он раскладывал спальный мешок.
— Странная тебе пришла мысль в голову, дон Роберто, спать на
воздухе, — сказал он, стоя в темноте, закутанный в плащ и с карабином за
плечом.
— А я привык так. Спокойной ночи.
— Если привык, тогда ничего.
— Когда тебя сменяют?
— В четыре часа.
— До четырех еще промерзнешь.
— Я привык, — сказал Фернандо.
— Ну, если привык, тогда ничего, — вежливо сказал Роберт
Джордан.
— Да, — согласился Фернандо. — Ну, надо идти. Спокойной
ночи, дон Роберто.
— Спокойной ночи, Фернандо.
А потом он устроил себе подушку из снятой одежды, забрался в
мешок, улегся там и стал ждать, чувствуя пружинящие еловые ветки сквозь
фланелевое пуховое легкое тепло, пристально глядя на вход, в пещеру над снежной
белизной, чувствуя, как бьется сердце в эти минуты ожидания.
Ночь была ясная, и голова у него была ясная и холодная, как
ночной воздух. Он вдыхал аромат еловых веток, хвойный запах примятых игл и
более резкий аромат смолистого сока, проступившего в местах среза. Пилар, думал
он, Пилар и запах смерти. А я люблю такой запах, как вот сейчас. Такой и еще
запах свежескошенного клевера и примятой полыни, когда едешь за стадом, запах
дыма от поленьев и горящей осенней листвы. Так пахнет, должно быть, тоска по
родине — запах дыма, встающего над кучами листьев, которые сжигают осенью на
улицах в Миссуле. Какой запах ты бы выбрал сейчас? Нежную травку, которой
индейцы устилают дно корзин? Прокопченную кожу? Запах земли после весеннего
дождя? Запах моря, когда пробираешься сквозь прибрежные заросли дрока в
Галисии? Или бриза, веющего в темноте с берегов Кубы? Он пахнет цветущими
кактусами и диким виноградом. А может быть, выберешь запах поджаренной грудинки
утром, когда хочется есть? Или утреннего кофе? Или надкушенного с жадностью
яблока? Или сидра в давильне, или хлеба, только что вынутого из печи? Ты,
должно быть, проголодался, подумал он и лег на бок и снова стал смотреть на
вход в пещеру при отраженном снегом свете звезд.
Кто-то вылез из-под попоны, и он видел, что этот человек
стал у расщелины скалы, которая служила входом в пещеру. Потом он услышал, как
скрипнул снег под ногами, и человек нырнул под попону и снова скрылся в пещере.
Она, должно быть, не придет до тех пор, пока все не уснут,
подумал он. Сколько времени пропадет даром. Полночи уже прошло. Ох, Мария!
Приходи поскорей, Мария, ведь времени мало. Он услышал мягкий шорох снега,
упавшего с ветки на землю, покрытую снегом. Подул легкий ветерок. Он
почувствовал его у себя на лице. Вдруг ему стало страшно, что она не придет.
Поднявшийся ветер напомнил о близости утра. С веток снова посыпался снег, и он
услышал, как ветер шевелит верхушки сосен.
