Роберт Джордан глубже вдавил локти в землю, не отводя глаз
от прицела и от четверых всадников, сгрудившихся на снегу. У троих автоматы
были вынуты из чехлов. Двое держали их поперек седла. Третий выставил свой
вправо, уперев приклад в бедро.
Редко случается целиться в противника на таком близком
расстоянии, подумал он. Обычно люди кажутся маленькими куколками, и правильная
наводка стоит большого труда; или же они бегут, рассыпаются, снова бегут, и
тогда приходится наугад поливать огнем склон горы, или целую улицу, или просто
бить по окнам; а иногда видишь, как они далеко-далеко двигаются по дороге.
Только когда имеешь дело с поездом, удается видеть их так, как сейчас. Только
тогда они такие, как сейчас, и с четырьмя пулеметами можно заставить их
разбежаться. На таком расстоянии они кажутся вдвое больше.
Ты, думал он, глядя на кончик мушки, неподвижно
остановившейся теперь против прорези прицела и направленной в середину груди
головного всадника, чуть правее красной эмблемы, ярко выделяющейся при утреннем
свете на фоне плаща. Ты, думал он, теперь уже по-испански, и при этом крепко прижимал
предохранитель, чтобы не раздался раньше времени торопливый треск пулеметной
очереди. Ты, подумал он, вот ты и умер в расцвете молодости. Эх ты, думал он,
эх ты, эх ты. Но пока не надо этого. Пока не надо этого.
Он почувствовал, что Агустин, лежавший рядом, поперхнулся,
но сдержал кашель и проглотил подступившую мокроту. Потом, продолжая смотреть
по направлению жирного от смазки, синеватого ствола пулемета и по-прежнему не
спуская пальца с предохранителя, он увидел, как головной повернул лошадь и показал
рукой в сторону леса, куда вел след Пабло. Все четверо повернули и рысью
направились к лесу, и Агустин чуть слышно прошептал:
— Cabrones!
Роберт Джордан оглянулся назад, туда, где Ансельмо бросил
деревцо.
Цыган Рафаэль пробирался к ним между скал с винтовкой через
плечо и двумя седельными вьюками в руках. Роберт Джордан махнул ему рукой, и
цыган нырнул куда-то вниз и скрылся из виду.
— Мы могли убить всех четверых, — спокойно сказал Агустин.
Он все еще был мокрый от пота.
— Да, — шепотом отозвался Роберт Джордан. — Но если б мы
подняли стрельбу, кто знает, к чему это могло бы привести.
Тут он снова услышал стук упавшего камня и быстро оглянулся.
Но ни цыгана, ни Ансельмо не было видно. Он взглянул на свои часы, потом поднял
голову и увидел, что Примитиво без конца поднимает и опускает винтовку быстрыми
короткими взмахами. Пабло опередил их на сорок пять минут, подумал Роберт
Джордан, и тут он услышал топот приближающегося кавалерийского отряда.
— No te apures, — шепнул он Агустину. — Не беспокойся. Они
проедут мимо, как и те.
Отряд показался на опушке леса, двадцать верховых колонной
попарно, одетые и вооруженные так же, как первые четверо, — сабля на поясе,
автомат в чехле сбоку; они проехали через поляну и снова углубились в лес.
— Tu ves? — сказал Роберт Джордан Агустину. — Видишь?
— Много их, — сказал Агустин.
— Если б мы убили тех четверых, нам пришлось бы иметь дело
со всеми этими, — тихо сказал Роберт Джордан. Сердце у него теперь билось
спокойно, рубашка на груди промокла от тающего снега. Он ощутил внутри щемящую
пустоту.
Солнце сильно пригревало, и снег таял быстро. Роберт Джордан
видел, как вокруг подножия деревьев образуются ложбинки, а прямо перед ним, у
пулемета, снег стал рыхлый и узорчатый, как кружево, потому что солнце
нагревало его сверху, а снизу дышала теплом земля.
Роберт Джордан взглянул вверх, на Примитиво, и тот со своего
поста подал ему сигнал: «Ничего», — показав скрещенные руки ладонями вниз.
Из-за скалы показалась голова Ансельмо, и Роберт Джордан
сделал ему знак подойти. Старик, переползая от скалы к скале, добрался до
пулемета и лег возле него ничком.
— Много, — сказал он. — Много.
— Не нужны мне твои деревья, — сказал ему Роберт Джордан. —
Больше лесонасаждений не потребуется.
Оба, и Ансельмо и Агустин, осклабились.
— Обошлись и так, а сажать деревья теперь опасно, потому что
эти самые люди поедут обратно, и они, возможно, не такие уж дураки.
Ему хотелось разговаривать, а это всегда служило у него
признаком, что только что миновала большая опасность. Он всегда мог судить,
насколько плохо было дело, по тому, как сильно его тянуло потом на разговор.
— Хорошо у нас вышло с этой маскировкой, верно? — сказал он.
— Хорошо, — сказал Агустин. — Хорошо, так и так всех
фашистов. Мы могли убить этих четверых. Ты видел? — спросил он Ансельмо.
— Видел.
— Вот что, — сказал Роберт Джордан старику. — Тебе придется
пойти на вчерашний пост или на другое место, выберешь сам, чтобы понаблюдать за
дорогой, как вчера, и отметить, какие происходят передвижения. Надо было давно
это сделать. Сиди там, пока не стемнеет. Потом возвращайся, и мы пошлем
кого-нибудь еще.
— А как же мои следы?
— Иди низом, как только сойдет снег. На дороге будет грязь
от талого снега. Постарайся определить по колеям, много ли грузовиков проехало
и не было ли танков. Больше нам ничего не удастся выяснить, пока ты не займешь
свой пост.
— Ты мне разрешишь сказать? — спросил старик.
— Конечно, говори.
— С твоего разрешения, не лучше ли будет, если я пойду в
Ла-Гранху, узнаю, что там было ночью, и поручу кому-нибудь следить и записывать
так, как ты меня научил? А вечером нам принесут бумажку, или, еще лучше, я сам
пойду за ней в Ла-Гранху.
— Ты не боишься наткнуться на эскадрон?
— Если снег сойдет — нет.
— А есть в Ла-Гранхе человек, который годится для такого
дела?
— Есть. Для такого дела есть. Я поручу это женщине. В
Ла-Гранхе есть несколько женщин, на которых можно положиться.
— Должно быть, есть, — сказал Агустин. — Даже наверно есть.
И такие, которые годятся для другого дела, тоже есть. Может, я пойду вместо
старика?
— Нет, уж пусть старик идет. Ты умеешь обращаться с
пулеметом, а день еще велик.
— Я пойду, когда растает снег, — сказал Ансельмо. — Он
быстро тает.
— Как ты думаешь, могут они поймать Пабло? — спросил Роберт
Джордан Агустина.
— Пабло хитрый, — сказал Агустин. — Умного оленя разве без
гончих поймаешь?
— Случается, — сказал Роберт Джордан.
