— Я женюсь на ней, — сказал Роберт Джордан и почувствовал,
как при этих словах клубок подступил к горлу. — Я ее очень сильно люблю.
— Это можно потом, — сказал Агустин. — Когда время будет
более подходящее. Главное, что у тебя есть такое намерение.
— Есть.
— Слушай, — сказал Агустин. — Я, может, говорю о том, что
меня вовсе не касается, но много ли ты девушек знал здесь, в Испании?
— Не очень много.
— Кто же они были, шлюхи?
— Не только.
— Сколько ж их было?
— Несколько.
— А ты спал с ними?
— Нет.
— Вот видишь!
— Да.
— Я только хочу сказать, что для Марии это не баловство.
— Для меня тоже.
— Если б я думал иначе, я бы тебя застрелил еще прошлой
ночью, когда ты лежал с ней. У нас тут за это нередко убивают.
— Слушай, старина, — сказал Роберт Джордан. — У нас мало
времени, и потому все так вышло, не по правилам. Времени — вот чего нам не хватает.
Завтра нам предстоит бой. Для меня одного это не имеет значения. Но для нас с
Марией это означает, что мы всю свою жизнь должны прожить за то время, что еще
осталось.
— А день да ночь — времени немного, сказал Агустин.
— Да. Но у нас было еще вчера, и прошлая ночь, и эта.
— Вот что, — сказал Агустин. — Если я могу помочь тебе…
— Нет. Нам ничего не нужно.
— Если я что-нибудь могу сделать для тебя или для стригунка…
— Нет.
— Правда, человек для человека мало что может сделать.
— Нет. Очень много.
— Что же?
— Как бы дело ни обернулось сегодня или завтра, обещай
полностью доверять мне и повиноваться во время боя, даже если приказы покажутся
тебе неправильными.
— Я тебе доверяю. Особенно после встречи с кавалерией и
после того, как ты спровадил лошадь.
— Это все пустяки. Все, что мы делаем, делается ради одного.
Ради того, чтоб выиграть войну. Если мы ее не выиграем, все остальное не имеет
смысла. Завтра нам предстоит очень важное дело. По-настоящему важное. Будет
бой. В бою нужна дисциплина. Потому что многое на самом деле не так, как
кажется. Дисциплина должна основываться на доверии.
Агустин сплюнул на землю.
— Это все одно дело, а Мария — другое, — сказал он. —
Времени осталось немного, так хоть используйте его по-человечески. Если я чем
могу помочь тебе, приказывай. А в завтрашнем деле можешь на меня рассчитывать
целиком. Если надо умереть ради завтрашнего дела, — что ж, пойдем охотно и с
легкой душой.
— Я сам так чувствую, — сказал Роберт Джордан. — Но приятно
слышать это от тебя…
— И вот еще что, — сказал Агустин. — Вот тот, наверху, — он
указал туда, где сидел Примитиво, — на него можно положиться. Пилар — о ней и
говорить нечего, ты еще ей не знаешь цены. Старик Ансельмо тоже. Андрес тоже.
Эладио тоже. Он человек тихий, но надежный. И Фернандо. Не знаю, как он тебе
кажется. Про него, правда, не скажешь, что он живой, как ртуть. В нем живости
не больше, чем в быке, который тащит в гору воз с поклажей. Но драться и
выполнять приказы — es muy hombre![84] Увидишь сам.
— Значит, все хорошо.
— Нет. Есть два ненадежных. Цыган и Пабло. Но отряд Глухого
по сравнению с нами — это все равно что мы по сравнению с кучей козьего дерьма.
— Тем лучше.
— Да, — сказал Агустин. — Но я хотел бы, чтоб все было
сегодня.
— Я тоже. Чтоб уже покончить с этим. Но ничего не поделаешь.
— Ты думаешь, придется туго?
— Может быть…
— Но ты не унываешь, Ingles?
— Нет.
— И я нет. Несмотря на Марию и на все.
— А знаешь почему?
— Нет.
— И я нет. Может быть, это от погоды. Погода очень хорошая.
— Кто его знает. А может быть, от того, что предстоит дело.
— Наверно, так, — сказал Роберт Джордан. — Но не сегодня.
Самое главное, самое важное — это чтобы ничего не случилось сегодня.
И тут он что-то услышал. Какой-то шум донесся издалека
сквозь шелест теплого ветра в верхушках деревьев. Он не был уверен, не
показалось ли ему, и стал прислушиваться, открыв рот и поглядывая вверх, на
Примитиво. На мгновение он как будто опять уловил звук, но только на мгновение.
Ветер шумел в соснах, и Роберт Джордан весь напрягся, вслушиваясь. Опять ветер
донес едва слышный отголосок чего-то.
— Умереть я от этого не умру, — услышал он голос Агустина. —
Не бывать Марии моей — ну что ж! Буду обходиться шлюхами, как и до сих пор.
— Тише, — сказал Роберт Джордан, не слушая его; они лежали
рядом, но он смотрел в другую сторону. Агустин быстро глянул на него.
— Que pasa?[85] — спросил он.
Роберт Джордан прикрыл рот рукой и снова стал вслушиваться.
Опять донесся тот же звук. Он был слабый, приглушенный, сухой и очень далекий.
Но теперь уже не оставалось сомнений. Это был четкий, дробный раскат пулеметной
очереди. Казалось, где-то очень далеко взрываются одна за другой пачки
крошечных петард.
Роберт Джордан взглянул на Примитиво. Тот сидел, подняв
голову, повернув лицо к ним и приложив к уху согнутую чашечкой ладонь. Когда
Роберт Джордан посмотрел на него, он показал пальцем в сторону гребня гряды.
— У Эль Сордо идет бой, — сказал Роберт Джордан.
— Так поспешим на помощь, — сказал Агустин. — Собирай народ.
Vamonos.
— Нет, — сказал Роберт Джордан. — Мы останемся здесь.
Глава 25
Роберт Джордан посмотрел вверх и увидел, что Примитиво стоит
на своем наблюдательном посту, выпрямившись, и делает знаки винтовкой. Роберт
Джордан кивнул, но Примитиво продолжал указывать винтовкой, прикладывая к уху
руку, и опять настойчиво указывал, как будто боясь, что его не поняли.
