– Вон они. – Философ указывал в темноту парка. И восторженно добавил: – А вон Платон!
По спутанным тропинкам к ним приближалась группа мужчин. На всех были закрывавшие оба плеча темные гиматионы, одетые без туники и хитона. Казалось, что они овладели умением ходить совсем по-утиному: один за другим, от самого высокого до самого низенького. Они беседовали. Чудно было видеть, как они одновременно говорят и идут гуськом. Гераклес заподозрил, что у них был какой-то математический код, и поэтому они с точностью знали, кому сейчас черед говорить, а кому отвечать. Никто никого не перебивал: номер два умолкал, и именно в этот момент отвечал номер четыре, а номер пять, казалось, безошибочно угадывал, когда закончатся слова номера четыре, и тут же вступал в разговор. Смеялись хором. У него появилось и другое чувство: хотя номер один, это был Платон, молчал, все остальные, казалось, обращались именно к нему, несмотря на то, что прямо об этом не говорили. Для этого тон голоса постепенно мелодично поднимался от самого низкого – у номера два – до самого высокого – у номера шесть, самого низенького, который вдобавок не говорил, а пронзительно вопил, словно хотел увериться, что номер один его слышит. Казалось, что это ожила и движется лира.
Группа извилисто проползла по саду, приближаясь с каждым поворотом. Странное совпадение, но именно в этот момент из гимнасия показались несколько совершенно нагих или одетых в короткие туники подростков, но, увидев череду философов, они тут же прекратили беспорядочный гомон. Обе группы встретились на площади. Гераклес на мгновение задумался, что бы увидел наблюдатель с неба: сближающиеся линии подростков и философов, образовывающие вершину… может быть, принимая во внимание прямую садовых кустов, – настоящую букву «дельта»?
Диагор знаками подозвал его.
– Учитель Платон, – почтительно сказал он, вместе с Гераклесом приближаясь к великому философу. – Учитель Платон, это Гераклес из дема Понтор. Он хотел посмотреть нашу школу, и я подумал, что ничего плохого не будет, если я приглашу его сегодня…
– Конечно, в этом нет ничего плохого, Диагор, разве что если так считает сам Гераклес, – приветливо ответил Платон красивым низким голосом и, приветственно поднимая руку, обернулся к Разгадывателю. – Добро пожаловать, Гераклес Понтор.
– Благодарю тебя, Платон.
Гераклесу, как и многим другим, приходилось, обращаясь к Платону, смотреть вверх, потому что тот отличался громадным ростом, широкими плечами и мощным торсом, из которого, казалось, лился серебристый поток его голоса. Однако было в поведении великого философа нечто, от чего он казался ребенком, заключенным в крепость: быть может, это было почти постоянное выражение располагающего к себе удивления, потому что, когда с ним говорили, или когда он к кому-то обращался, или просто, погрузившись в раздумье, Платон широко распахивал свои огромные серые глаза с изогнутыми ресницами и почти до смешного поднимал брови или, наоборот, морщил их, как хмурый раздражительный сатир. Из-за этого у него было выражение лица человека, которого неожиданно укусили за ягодицу. Знавшие его утверждали, что удивление это не подлинное: чем более удивленным он казался, тем меньше значения придавал происходящему на самом деле.
Глядя на Гераклеса Понтора, Платон выглядел чрезвычайно удивленным.
Философы стали по порядку входить в здание школы. Ученики ждали своей очереди. Диагор задержал Гераклеса и сказал:
– Я не вижу Анфиса. Наверное, он еще в гимнасии… – и вдруг неожиданно пробормотал: – О Зевс…
Разгадыватель проследил за его взглядом.
По дороге приближался мужчина. Вид его был не менее внушительным, чем у Платона, но в отличие от него казался более диким. В своих громадных руках он нес белого пса с уродливой головой.
– Я все-таки решил принять твое приглашение, Диагор, – с улыбкой, по-приятельски сказал Крантор. – Думаю, мы проведем вечер очень весело.
[56]
– Филотскст приветствует тебя, учитель Платон, и готов тебе служить, – сказал Эвдокс. – Он путешествовал не меньше твоего, и, уверяю тебя, из его рассказов ничего не выбросишь…
– Как и из мяса, которое мы отведали сегодня, – добавил Поликлет.
Послышался смех, но все знали, что пустые замечания и разговоры о личных делах, служившие до этого предметом разговора, должны, как на любом хорошем «симпозиуме», уступить место вдумчивой беседе и плодотворному обмену мнениями между присутствующими в зале. Сотрапезники расположились кругом на удобных ложах, а ученики прислуживали им не хуже рабов. Молчаливое, но заметное присутствие Разгадывателя загадок никого особо не интересовало: его профессия была знаменитой, но большинство считали ее недостойной. Напротив, присутствие друга ментора Эвдокса, Филотекста Херсонесского, таинственного старичка, чье лицо скрывалось в сумраке залы, освещенной редкими лампами, и философа Крантора из дема Понтор, «друга ментора Диагора», как сам он представился, только что прибывшего в Афины после долгих перипетий, рассказа о которых все с нетерпением ожидали, вызывало нарастающее перешептывание. Теперь, после неустанной работы языков, извивающихся, чтобы очистить острые клыки от остатков мяса, остатков, которые скоро растворятся в глотках ароматизированного вина, остро щекочущего небо, настало время удовлетворить вызванное этими двумя гостями любопытство.
– Филотекст – писатель, – продолжил Эвдокс, – он знаком с твоими «Диалогами» и восхищается ими. Кроме того, похоже, Аполлон наделил его пророческим даром Дельф… У него бывают видения… Он уверяет, что видел мир будущего и что он во многом походит на твои теории… Например, в отношении равенства между трудом мужчин и женщин, которое ты отстаиваешь…
– Молю тебя Зевсом Кронидом, – снова вмешался Поликлет, изображая крайнюю горечь, – Эвдокс, позволь мне выпить еще несколько чаш вина, прежде чем женщины научатся солдатскому делу…
