– Может, я смогу тебе помочь.
И недолго думая она откинула простыню, тихо склонила голову и покрыла ртом часть туники, под которой скрывался вялый член Гераклеса.
От этих гипнотических слов у меня слипаются глаза.
Он онемел от удивления. Резко вскочил. Чуть оторвав от ткани свои толстые губы, Ясинтра прошептала:
– Позволь.
Она целовала и ласкала мягкий продолговатый бугорок на который Гераклес почти не обращал внимания со смерти Хагесикоры, это податливое и послушное нечто под туникой. Наконец, пройдясь тут и там, она нашла ртом крохотное местечко. Для него это был словно крик, внезапное пронзительное ощущение своей плоти. Откидываясь на ложе, он застонал от удовольствия и закрыл глаза.
Ощущение разрослось и воплотилось в небольшой кусочек кожи внизу живота. Он расширялся, набирал объем и креп. Это было уже не какое-то место: это был мятеж. Гераклес не мог даже заподозрить его в таинственной покорности своего члена. Теперь этот мятеж принял облик молчаливого неповиновения самому себе, которое отделялось от него и обретало форму и собственную волю. А она воспользовалась только ртом! Он снова застонал.
Вдруг ощущение резко пропало. В теле осталось пустое жжение, похожее на след от пощечины. Он понял, что девушка прервала ласки. Открыв глаза, он увидел, как она поднимает нижний край пеплума и садится верхом на его ноги. Ее твердый живот танцовщицы прижался к призывно возвышающейся твердой скульптуре, которую она помогла изваять. Он застонал, вопрошая ее. Она начала раскачиваться… Нет, не так, это был танец, танец, выполняемый одним лишь туловищем: ее ноги крепко прижимались к толстым бедрам Гераклеса, а руки упирались в ложе, но туловище пленительно двигалось под ритм музыки кожи.
Наметилось плечо, и ткань, придерживающая пеплум с той стороны, с нарочитой медлительностью начала сползать по точеному краю и спустилась по руке. Ясинтра повернув голову к другому плечу и повторила движение. Полоска ткани здесь немного дольше задержалась на точке вершины, но Гераклес подумал даже, что это затруднение было умышленным. Затем поразительным движением гетера оторвала руки и без малейшей неловкости освободила их из уз ткани. Пеплум скользнул вниз и повис на высоких грудях.
Тяжело раздеться без помощи рук, подумал Гераклес, и в этой затрудненной медлительности крылось одно из даруемых ему удовольствий; другое, не такое покорное, еще более медлительное и неповоротливое, исходило из постоянного, нарастающего давления ее лобка на выставленную им напоказ покрасневшую палицу.
Точным качающимся движением туловища Ясинтра добилась, что ткань как по маслу скользнула по выпуклой поверхности одной груди и, преодолев мешавший ей выступ соска, легче пуха слетела к животу. Гераклес посмотрел на только что обнажившуюся грудь: часть смуглой, округлой плоти, до которой он мог дотронуться рукой. Ему захотелось сжать темное напрягшееся украшение, дрожавшее на этой полусфере, но он сдержался. Пеплум начал стекать с другой груди.
Худощавое тело Гераклеса напряглось; его лоб с глубокими залысинами на висках покрылся потом; черные глаза часто моргали; обрамленный аккуратной черной бородой рот испустил стон; все лицо его покраснело, даже маленький шрам на угловатой левой щеке (отметина от удара в детстве), казалось, потемнел.
[110]
Схваченный на поясе металлическими пряжками пеплум противился продолжению наслаждения. Ясинтра впервые воспользовалась пальцами, и пояс с мягким щелчком поддался. Ее тело прорвалось к наготе. Освободившаяся от всяких препон плоть была, в глазах Гераклеса, прекрасно мускулистой; каждый клочок кожи напоминал о движении; все ее сложение было целесообразным. Гераклес со стоном тяжело поднялся. Она приняла его инициативу и, поддавшись толчку, упала на бок. Он не желал смотреть ей в лицо но, повернувшись, бросился на нее. Он почувствовал, что в состоянии причинить боль: развел ей ноги и с мягкой грубостью вошел в нее. Ему хотелось думать, что она застонала. Он провел левой рукой по ее лицу, и Ясинтра ахнула от укуса кольца на его среднем пальце. Их жесты превратились в вопросы и ответы, в приказы и повиновения, во врожденный ритуал.
[111]
Ясинтра провела по его тучной спине острыми, как ножи, ногтями, и он закрыл бдительно следящие глаза.
[112]
Он целовал ее снова и снова в мягкие складки шеи и плеча, легонько покусывая, прикладывая то здесь, то там тихие крики, пока не почувствовал, как накатывает странное, порабощающее наслаждение.
[113]
Он вскричал в последний раз, ощущая, как его густой, подобный потоку голос звучит внутри нее.
В этот самый момент гетера отвела правую руку так медленно, что невозможно было поверить в ее изображаемый экстаз, занесла предмет, который взяла раньше – он все видел, но не мог пошевелиться, в тот момент не мог, – и вонзила его в спину Гераклеса.
[114]
Он почувствовал жжение в позвоночнике.
Через секунду он, вскочив, отпрянул, поднял руку и, как рукоятью меча, ткнул в ее подбородок. Он увидел, как она покачнулась, но под весом его тела не упала с ложа. Тогда он еще больше привстал и толкнул ее: девушка покатилась, как освежеванная туша, и ударилась о пол со странным, таинственно мягким стуком. Однако длинный острый нож, который она держала, отскочил с резким металлическим звоном, абсурдным среди такого обилия тихих звуков. Гераклес устало и неуклюже встал с ложа, приподнял Ясинтру за волосы и толкнул к ближайшей стене, так что она ударилась головой.
Тогда к нему вернулась способность рассуждать, и в первую очередь он подумал: «Она не причинила мне вреда. Она могла вонзить в меня нож, но не сделала этого». Однако ярость его не унялась. Он снова дернул ее за курчавые волосы, и послышался удар о стену из сырца.
